Овидий Горчаков - Хранить вечно

— Давай! Давай!

По команде пилота партизаны окружили первый самолет, крепко уперлись в землю ногами, ухватились за крылья. Пилот дал полный газ, загрохотал на всю мощь мотор. Словно сотня коней силилась сдвинуть самолет с места. Плоскости дрожат, рвутся из рук, тащат за собой партизан… Пилот двинул сектор газа, крикнул: «От винта!» Партизаны отскочили в стороны, и «кукурузник», снятый с тормозов, ринулся вперед как из катапульты, неуклюже запрыгал по кочкам.

Все затаили дыхание. После отчаянно смелой посадки — не менее смелый взлет. Грызлов сделал короткий, метров в девяносто, разбег, проскакал, оторвался от земли, снова подпрыгнул на левом колесе, взмыл и… провалился в темную массу деревьев. Нет! Нет, попав в слой более холодного воздуха над лесом, он чуть-чуть не коснулся колесами верхушек деревьев и тут же, качая крыльями, снова потянул вверх, туда, где уже зарумянилось небо.

На взлет самолета уходит каких-нибудь двадцать секунд, но растягиваются они бесконечно.

За первым самолетом взлетел второй. Снова рывок мощностью в сто лошадиных сил, вторая «удвашка» тоже с трудом набрала безопасную высоту, тоже едва не срезала макушки сосен. Смолк вдали, растаял в предутреннем небе треск моторов. Шумел лес. Половина пятого утра. А за опушкой, в Ляховцах, все взвивались осветительные ракеты, стучали пулеметы-«универсалы» растревоженных шумом авиамоторов эсэсовцев-«викингов».

В бригаде Каплуна было много раненых. Сам Каплун был тяжело болен. Он давно просил врача сделать ему хирургическую операцию — здесь же, в лесу, на ходу, в первое затишье между боями. Но ни комбриг, ни раненые не полетели на этих самолетах — полетели наши польские товарищи.

— Слава богу! — с огромным облегчением проговорил комбриг. — Отправили наших «челюскинцев»!..

В лесу возбуждение быстро спадает, проходит ликование, я устал, меня тянет ко сну. Уже гложет тревога — они улетели, а мы — в тылу врага, и уже рассвело — небо над лесом цвета снятого молока…

До временного лагеря добрались к завтраку.

Угощать нас Каплуну, кроме желудей и березового сока, было нечем, зато мы, гости с Большой земли, пригласили весь штаб на завтрак — выложили толстые куски сала с лиловыми интендантскими печатями, консервированную американскую колбасу «Спэм» и свиную тушенку, именовавшуюся у нас «вторым фронтом», бутылку сорокаградусной «Московской». Миколай Козубовский отличился — этот кавалер со «стенганом» на груди, тяжелым польским «висом» на боку и торчащими из-за голенищ кассетами преподнес зардевшейся Тамаре букетик лиловых и розовых колокольчиков и росистых ландышей, сорванных им в лесу по дороге с михеровского аэродрома. Я же украдкой поглядывал на обслуживавшую нас красивую еврейскую девушку Эстеру, похожу на юную цыганку.

— Мы ее от верной смерти спасли, — шепнул мне усевшийся рядом на землю Козубовский. — Всю ее семью отравили газом в Собиборе — это недалеко отсюда.

Выпили за благополучное прибытие на Малую землю.

— А что это у вас так мало людей в лагере? — спросил я его, насчитав всего десятка полтора небольших шалашей и палаток.

— Комбриг, — ответил Миколай, — давно рассредоточил отряды бригады. Здесь только головной отряд.

Подняли тост за советско-польскую дружбу.

— Скажите, Степан Павлович, — обратился я к комбригу. — Почему эсэсовцы в подлесных деревнях ведут себя так смирно? Ведь они наверняка засекли посадку наших самолетов. За час они могли накрыть нас на аэродроме. А мы с вами тут пикник устроили. В чем дело?

— А дело в том, — с улыбкой ответил Каплун, — что; вчера утром, как доложила разведка, основные силы эсэсовцев выехали за Буг, оставив здесь только заслоны. Иначе бы они рвались встретить вас с почетным караулом и салютом наций, и мне, признаться, было бы нелегко выйти к ним навстречу и уговорить их отказаться от излишних церемоний.

А через день-два «викинги» прикатили обратно на своих мощных бронетранспортерах на полугусеничном ходу, и мы узнали, что их отзывало командование для карательной операции недалеко от Люблина, что 14 мая, в день нашего вылета, они дрались почти весь день напролет с партизанами Армии Людовой под местечком Рамблов в Пулавском повяте. По данным АЛ. каратели потеряли двести солдат и офицеров, партизаны — восемь десять человек. 16 мая — через сутки с лишним после отправки польской делегации — они устроили массовую казнь мирных жителей в том же Рамблове. Вернувшие на прежние квартиры вокруг Михеровского леса, они услышали о ночном визите двух «зингеров», помчались в лес, нашли нашу ВПП — взлетно-посадочную полосу со следами колес двух самолетов. В диком раже подняли они пальбу, стали снова прочесывать лес, укрепили заставы, пытаясь закупорить все входы и выходы.