Овидий Горчаков - Хранить вечно

Наши «уточки» планировали над Михеровским лесом. Вот они — четыре костра по углам полянки! Дымные, багровые костры росли на глазах. Казалось, они горят на палубе невидимого корабля, качаемого высокими волнами. На самом деле качало, конечно, самолет… Хорошо бы бросить осветительную ракету, да нельзя — немцы… Второй круг, третий… Сейчас сядет первый самолет с Тамарой…

Но Тамарин пилот не решался пойти на посадку: полянка, видимо, казалась ему чересчур маленькой. Да легче сесть на авианосец во время шторма!.. На лед у лагеря челюскинцев или папанинцев, где не было эсэсовцев! Однако надо было спешить. Каждый разведчик и партизан знает: приземляться в прифронтовом районе куда опаснее, чем в глубоком тылу врага! Партизаны могли с минуты на минуту затушить по тревоге костры мокрыми плащ-палатками…

Так мала эта полянка внизу, так чертовски, мала! Будто и вправду «стол». А вдруг этот «стол» размок, превратился в болото? Вот и сядем в лужу… В прошлый раз хоть луна была, и «стол» был виден в резком фокусе, а сейчас видны только костры во мраке.

— Садись! Садись! — закричал я во всю мощь своих легких Грызлову.

Летчик просигналил красной лампочкой: «Иду на посадку!» Мотор выключен. Зажигание выключено, чтобы не было, в случае чего, пожара. Сейчас главное для пилота — глазомер, точный расчет угла захода, высоты, скорости. Грызлову требуется абсолютная уверенность в себе, а откуда взять ее, эту уверенность, если он ни разу не сажал самолет на этой поляне!.. Никто никогда не сажал!.. Я инстинктивно вбираю побольше воздуха в легкие, будто это могло облегчить самолет. Под нами бушует листва, скорость кажется бешеной. Снизу пахнуло дыханием согретой за день земли. Мы планируем вниз. Шумит ветер.

Кр-р-рах! Вся кровь бросается в голову. С треском подскакиваем на ухабах. Выдержат ли шасси? Колеса скачут по старым бороздам пашни лесника. Это какой-то дикий стипль-чез, ковбойское родео! Мустангом прыгает костыль. Под колесами свистит смоченная росой трава. Удержат ли тормоза?.. Наверно, это некошеная трава притормозила наш самолет при посадке. Но грозная стена леса набегает так стремительно — разобьемся, обязательно разобьемся… Теперь уже не подняться… Пилот изо всех сил нажимает на тормоз…

Молодчина Грызлов посадил наш славный «кукурузник» с замечательным искусством на колдобистую лесную поляну. Мы живы, живы! Тут же, скинув привязные ремни, я выскочил, отбежал с пилотом под деревья. Взвел затвор — автомат готов к бою… Честно говоря, я испугался, когда наш самолет «поцеловал» землю. Испуг — детонатор страха. Важно не дать страху сдетонировать, вызвать взрыв паники…

В ушах гудит, а кругом — тяжелая, густая тишина. Самолет цел, мы целы! Ура! Нет на свете лучше самолета, чем «У-2»!

И снова тревога: а вдруг фрицы ждут нас здесь давно, вдруг мы в западне?

Второй самолет, описав над поляной еще два круга, включил фару и тоже пошел на посадку. Над лесом он опасно клюнул носом, но не задел деревья. Пробежав метров сто со средней скоростью примерно в семьдесят километров в час по гофрированной поляне, он подскочил раз, другой, едва не зацепив крылом за кочку. Остановился рядом, чуть не уткнувшись носом в сплошную стену леса, косо вздернув крыло над неровной поляной.

Ветер нес шум винта в сторону опушки, в сторону эсэсовцев.

А что, если немцы давно перехватили наши радиограммы, расшифровали их, узнали обо всем и устроили нам и полякам ловушку!

Костры вдруг разом погасли, точно проглоченные плотной тьмой. Нахлынула зловещая тишина. Над поляной стояла легкая дымка. Духовито пахло сосной и травами. Шел первый час ночи. Наступило воскресенье 15 мая…

Мы с Тамарой помнили подобные приземления на партизанские аэродромы в Белоруссии, на Смоленщине, в Брянских лесах. Там, в партизанских краях, где партизаны были хозяевами, все было иначе: огромные, празднично ревущие искрометные костры, толпы взбудораженных партизан из разных бригад и отрядов, веселые крики и смех, веселая сутолока у грузовых тюков, целый обоз подвод… Там посланцев Большой земли обнимали, качали, пилотам предлагали «махнуть» парабеллум на ТТ. Но здесь я стоял на краю поляны со взведенным автоматом ППС в напрягшихся руках, пока летчики кое-как маскировали самолеты. Тамара, обвешанная сумками с рацией и батареями, сжимала в руке браунинг. В темноте ее силуэт казался почти квадратным. В случае внезапного нападения врагов надо успеть сжечь машины. Я не спускал глаз с радистки: за нее и за рацию я тоже в ответе. Еще на аэродроме мы договорились с Тамарой — в случае чего, я уничтожаю самолеты, она — рацию и шифр.