Овидий Горчаков - Хранить вечно

Еще утром я не верил, что полечу. С тоской вспоминалась песня жаворонка над аэродромом, букетик лилово-голубых колокольчиков в банке из-под американской свиной тушенки, официантка Зоя, которую я больше никогда не увижу…

Тревожно смотрел я по сторонам. Если встретимся с ночным истребителем с черными крестами на крыльях и свастикой на хвосте — «аллее капут». Одним моим автоматом ППС не отобьешься. К тому же мы почему-то летим без парашютов. И скорость наша… Семнадцать лет назад Чарльз Линдберг летел из Нью-Йорка в Париж с большей скоростью.

А на одном только демблинском аэродроме, по сведениям нашей разведки, базируются 83 «хейнкеля», 20 «юнкерсов» и 35 «мессершмиттов», включая и ночные истребители «Ме110».

Мы не сомневались, что уже во время первого полета попали «на мушку». А теперь еще эти радиолокаторы!.. Чтобы сбить с толку врага, мы летели к нему в тыл не прямо, а с изломами маршрута. Ночь, на наше счастье, была темной, безлунной, воздух по-весеннему чист и ясен. Над нами, в зените, небо иссиня-черное. Вот и передний край — неровный, убегающий во тьму ряд красноватых, вспыхивающих и угасающих огоньков. Это отблески пушечных залпов, внизу идет артиллерийская дуэль. Огненный веер «катюш» накрывает позиции 2-й полевой армии генерал-полковника Вейса. Южнее — стык этой армии с 4-й полевой армией генерала Йозефа Гарпе. Слева по борту гроздьями, оплывая в серебристом сиянии, висят осветительные ракеты, снуют лучи прожекторов над полуразрушенным Ковелем.

Будучи военным разведчиком, я десять раз перелетал или переходил через линию фронта, но ни разу не волновался так.

Очень многое в эту ночь зависело от простой удачи.

Повезет или не повезет?

Много позднее я узнал, что в ту самую ночь наша авиация дальнего действия совершила крупный налет на эшелоны и склады врага на Брестском железнодорожном узле, так что основное внимание 6-го воздушного флота «Люфтваффе» было прочно приковано к Бресту.

Снизу бесшумно потянулся к нам, разгораясь, разноцветный пунктир трассирующих. Не помогли наши шумоглушители. Пилот Александр Грызлов прибавил газу, взял ручку управления на себя, еще выше, ближе к бледно-зеленым майским звездам взмыл самолет. Летим с максимальной скоростью — 150 километров в час. Забрались так высоко, что я опять увидел розовую полосу вечерней зари на западе, хотя солнце село давно — в половине девятого. Альтиметр показывал теперь почти 4000 метров. Застучало в висках. Стало трудно дышать. Поташнивало от запаха отработанных газов, запаха бензина и разогретого масла.

«Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю…» И бой, и бездна. Опасность, рев мотора, высота и скорость, которую на этом бипланчике ощущаешь куда больше, чем на любом быстроходном лайнере, — все это будоражит невыразимо.

Пилот что-то подозрительно крутит головой — уж не заметил ли в небе вражеский самолет?! Я часто оглядываюсь назад: эти ягдфлигеры — немецкие летчики-истребители — любят пристраиваться в хвост нашим самолетам перед нанесением решающего удара. Задираю голову — небо над нами иссиня-черное. Сегодня первый день новолуния: месяц взойдет только в 4.54.

Много лет спустя после войны я прочитал воспоминания супераса первой мировой войны барона Манфреда фон Рихтгофена, сбившего 80 самолетов противника. Оказывается, он начал свою карьеру аса в районе Ковеля и впоследствии участвовал в мирных переговорах в Бресте. У Рихтгофена я нашел такие строки: «Отыскать заданное место ночью отнюдь не легко. И совсем трудно это сделать, если рядом нет шоссейной магистрали, или реки, или железной дороги, которые являются хорошим ориентиром для ночных пилотов». Летал Рихтгофен на «альбатросе», вроде нашего «У-2», с мотором в 150 лошадиных сил. У нас была одна надежда — на партизанские костры.

Грызлов отдал ручку от себя, самолет резко пошел на снижение, как с крутой горы покатился. Желудок тугим комом подкатил к горлу. Гитарным звоном запели струны расчалок между крыльями. Мы вышли из зоны огня. Вцепившись в высокий борт кабины, я напряженно всматривался в поля и перелески внизу. Скорость свободного снижения — два метра в секунду. Я не могу высунуть голову — встречный поток воздуха вдавливает меня обратно за щиток. Снижаясь, мы пересекли шоссе и железную дорогу Ковель — Брест, Наконец пилот вывел самолет на прямую, и вдруг я увидел под собой лес, заметил четыре огонька посреди леса, крохотные, как острие булавки. Сильно забилось сердце — костры Каплуна, условные сигналы для посадки!