Быть может, запись слышал из окон,
А может быть, с детьми ухи не сваришь —
Как знать, — но приобрел магнитофон
Какой-нибудь ответственный товарищ.
И предаваясь будничной беседе
В кругу семьи, где свет торшера тускл, —
Тихонько, чтоб не слышали соседи,
Он взял да и нажал на кнопку «пуск».
И там не разобрав последних слов, —
Прескверный дубль достали на работе, —
Услышал он «Охоту на волков»
И кое-что еще на обороте.
И все прослушав до последней ноты,
И разозлясь, что слов последних нет,
Он поднял трубку: «Автора «Охоты»
Ко мне пришлите завтра в кабинет!»
Я не хлебнул для храбрости винца, —
И, подавляя частую икоту,
С порога — от начала до конца —
Я проорал ту самую «Охоту».
Его просили дети, безусловно,
Чтобы была улыбка на лице.
Но он меня прослушал благосклонно
И даже аплодировал в конце.
И об стакан бутылкою звеня,
Которую извлек из книжной полки,
Он выпалил: «Да это ж — про меня!
Прее нас про всех — какие, к черту, волки!
Ну все, теперь, конечно, что-то будет —
Уже три года в день по пять звонков:
Меня к себе зовут большие люди —
Чтоб я им пел «Охоту на волков».
1972
Я скачу, но я скачу иначе —
По камням, по лужам, по росе.
Бег мой назван иноходью — значит:
По-другому, то есть — не как все.
Но наездник мой всегда на мне,
Стременами лупит мне под дых,
Я согласен бегать в табуне —
Но не под седлом и без узды!
Если не свободен нож от ножен —
Он опасен меньше, чем игла, —
Вот и я подседлан и стреножен,
Рот мой разрывают удила.
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне —
Но не под седлом и без узды!
Мне сегодня предстоит бороться, —
Скачки! — я сегодня фаворит.
Знаю, ставят все на иноходца, —
Но не я — жокей на мне хрипит!
Он вонзает шпоры в ребра мне,
Зубоскалят первые ряды…
Я согласен бегать в табуне —
Но не под седлом и без узды!
Пляшут, пляшут скакуны на старте,
Друг на друга злобу затая, —
В исступленье, в бешенстве, в азарте —
И роняют пену, как и я.
Мой наездник у трибун в цене —
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне, —
Но не под седлом и без узды!
Нет, не будут золотыми горы —
Я последним цель пересеку:
Я ему припомню эти шпоры —
Засбою, отстану на скаку!..
Колокол! Жокей мой на коне —
Он смеется в предвкушенье мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне, —
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею —
Потакаю своему врагу!
Я собою просто не владею —
Я прийти не первым не могу!
Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея моего —
И бежать, как будто в табуне, —
Под седлом, в узде, но — без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется —
По камням, по лужам, по росе…
Я впервые не был иноходцем —
Я стремился выиграть, как все!
1970
Во хмелю слегка лесом правил я.
Не устал пока, — пел за здравие.
А умел я петь песни вздорные:
«Как любил я вас, очи черные…»
То плелись, то неслись, то трусили рысцой,
И болотную слизь конь швырял мне в лицо.
Только я проглочу вместе с грязью слюну,
Штофу горло скручу — и опять затяну:
«Очи черные! Как любил я вас…»
Но — прикончил я то, что впрок припас.
Головой тряхнул, чтоб слетела блажь,
И вокруг взглянул — и присвистнул аж:
Лес стеной впереди — не пускает стена, —
Кони прядут ушами, назад подают.
Где просвет, где прогал — не видать ни рожна.
Колют иглы меня, до костей достают.
Коренной ты мой, выручай же, брат!
Ты куда, родной, — почему назад?!
Дождь — как яд с ветвей — недобром пропах.
Пристяжной моей волк нырнул под пах.
Вот же пьяный дурак, вот же налил глаза!
Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь.
Из колоды моей утащили туза,
Да такого туза, без которого — смерть.
Я ору волкам: «Побери вас прах!..» —
А коней пока подгоняет страх.
Шевелю кнутом — бью крученые
И ору притом: «Очи черные!..»
Храп, да топот, да лязг, да лихой перепляс —
Бубенцы плясовую играют с дуги.
Ах вы кони мои, погублю же я вас,
Выносите, друзья, выносите, враги!
Читать дальше