Владимир Высоцкий - Четыре четверти пути [Сборник]

На шее гибкой этот микрофон
Своей змеиной головою вертит.
Лишь только замолчу — ужалит он,—
Я должен петь — до одури, до смерти.

Не шевелись, не двигайся, не смей!
Я видел жало — ты змея, я знаю!
И я как будто заклинатель змей:
Я не пою — я кобру заклинаю.

Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И — жара!.. Жара!.. Жара!

Прожорлив он, и с жадностью птенца
Он изо рта выхватывает звуки.
Он в лоб мне влепит девять грамм свинца,
Рук не поднять — гитара вяжет руки!

Опять!.. Не будет этому конца!
Что есть мой микрофон — кто мне ответит?
Теперь он — как лампада у лица,
Но я не свят, и микрофон не светит.

Мелодии мои попроще гамм,
Но лишь сбиваюсь с искреннего тона —
Мне сразу больно хлещет по щекам
Недвижимая тень от микрофона.

Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И — жара!.. Жара!

Я оглох от ударов ладоней,
Я ослеп от улыбок певиц —
Сколько лет я страдал от симфоний,
Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня, многократно просеясь,
Чистый звук в ваши души летел.
Стоп! Вот — тот, на кого я надеюсь,
Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл — шею спиливал, —
А я усиливал,
усиливал,
усиливал…

На «низах» его голос утробен,
На «верхах» он подобен ножу,—
Он покажет, на что он способен,—
Но и я кое-что покажу!

Он поет, задыхаясь, с натугой —
Он устал, как солдат на плацу,—
Я тянусь своей шеей упругой
К золотому от пота лицу.

Сколько лет в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл — шею спиливал, —
А я усиливал,
усиливал,
усиливал…

Только вдруг: «Человече, опомнись,—
Что поешь?! Отдохни — ты устал.
Это — патока, сладкая помесь!
Зал, скажи, чтобы он перестал!»

Все напрасно — чудес не бывает —
Я качаюсь, я еле стою,—
Он бальзамом мне горечь вливает
В микрофонную глотку мою.

Сколько лет в меня шептали про луну,
Кто-то весело орал про тишину,
На пиле один играл — шею спиливал, —
А я усиливал,
усиливал,
усиливал…

В чем угодно меня обвините —
Только против себя не пойдешь:
По профессии я — усилитель,—
Я страдал, — но усиливал ложь.

Застонал я — динамики взвыли,—
Он сдавил мое горло рукой…
Отвернули меня, умертвили —
Заменили меня на другой.

Тот, другой, — он все стерпит и примет, —
Он навинчен на шею мою.
Часто нас заменяют другими,
Чтобы мы не мешали вранью.

…Мы в чехле очень тесно лежали —
Я, штатив и другой микрофон,—
И они мне, смеясь, рассказали,
Как Он рад был, что я заменен.

Дурацкий сон, как кистенем,
Избил нещадно:
Невнятно выглядел я в нем
И неприглядно.

Во сне — и лгал, и предавал,
И льстил легко я…
А я и не подозревал
В себе такое!

…Еще — сжимал я кулаки
И бил с натугой, —
Но мягкой кистию руки,
А не упругой…

Тускнело сновиденье, но
Опять являлось:
Смыкал я веки — и оно
Возобновлялось!

…Я не шагал, а семенил
На ровном брусе,—
Ни разу ногу не сменил —
Трусил и трусил.

Я перед сильным — лебезил,
Пред злобным — гнулся…
И сам себе я мерзок был —
Но не проснулся.

Да это бред — я свой же стон
Слыхал сквозь дрему!
Но — это мне приснился он,
А не другому.

Очнулся я — и разобрал
Обрывок стона,
И с болью веки разодрал —
Но облегченно.

И сон повис на потолке —
И распластался…
Сон — в руку ли? И вот в руке
Вопрос остался.

Я вымыл руки — он в спине
Холодной дрожью!
…Что было правдою во сне,
Что было ложью?

Коль этот сон — виденье мне, —
Еще везенье!
Но — если было мне во сне
Ясновиденье?!

Сон — отраженье мыслей дня?
Нет, быть не может!
Но вспомню — и всего меня
Перекорежит.

А после скажут: «Он вполне
Все знал и ведал!..» —
Мне будет мерзко, как во сне,
В котором предал.