Рэй Крок - McDonald's. Как создавалась империя

Никакого решения в первое время не приходило в голову. Меня гораздо сильнее беспокоил вопрос, сумею ли протянуть до конца программы. Домой я возвращался с распухшими и почти кровоточащими пальцами, которые потом долго отмачивал в тазике с теплой водой. Однажды вечером, когда Робинсон был еще достаточно трезв и находился в хорошем расположении духа, я попробовал поговорить с ним на тему чаевых.

«Мистер Робинсон, — сказал я, — мне кажется, со мной поступают нечестно. Когда в перерывах играли вы, ситуация была другой. Вы звезда, на которую приходили смотреть, и платили вам щедро. Деньгами за песни вы легко могли делиться с другими, потому что получали еще и жалование как руководитель оркестра. Я всего лишь один из музыкантов, однако мне приходится играть намного больше, чем остальным, не получая за это никакой платы!»

Он рассеянно посмотрел в мою сторону, затем прищурился и сказал: «Да, это нехорошо, Джо. Может быть, ты поумнеешь и научишься играть на флейте или чем-нибудь еще вместо фортепиано».

И я поумнел, но не таким образом, как советовал мне Робинсон. Однажды вечером я, как обычно, аккомпанировал по заказам клиентов, и в клуб пришел пожилой тип, который в тот самый день, как мне сказали, выиграл на скачках огромные деньжищи. С собой он привел молоденькую красотку, которая легко могла бы сойти за его внучку. Прижимаясь друг к другу, они танцевали возле сцены щека к щеке. Старик помахал передо мной долларом и спросил, могу ли я сыграть «Люблю тебя». Я покачал головой, он изобразил удивление, а девушка шлепнула по его руке с долларом, отчего тот упал в шляпу, и громко сказала: «Как ты смеешь предлагать пианисту доллар, жадина!». Из пачки денег, торчавшей в нагрудном кармане старика, она достала двадцатидолларовую банкноту и бросила мне на колени. «Люблю тебя», вы спрашивали, — тут же нашелся я и наиграл несколько аккордов, как бы вспоминая мелодию. Старик кивнул, и я сыграл эту песню. Если мои коллеги и заметили неучтенные чаевые, они не стали возражать. С тех пор чаевые за особые заказы шли только в карман пианиста.

Позже я придумал еще более умную штуку. Поговорив со скрипачом, я подбил его оставаться со мной в перерывах, играя на скрипке индивидуально для каждого столика. Сумма чаевых мгновенно удвоилась, и я тем самым получил солидную прибавку к недельному жалованию.

Однажды вечером налоговым агентам все-таки удалось перехитрить привратников Палм-Айленд, нас всех арестовали и отправили в тюрьму. Я буквально оцепенел от ужаса. Мои родители отреклись бы от меня, узнай они, что я попал в тюрьму как нарушитель «сухого закона». Хотя я пробыл в камере лишь три часа, это были самые неприятные три часа в моей жизни.

На Этель данное происшествие отразилось не лучшим образом. Наши финансовые дела шли хорошо, и ей даже стала нравиться новая квартира, однако она все сильнее скучала о чикагском доме. Хотя в Чикаго я проводил все время на работе, у Этель были друзья и родственники, и она не чувствовала себя одинокой. Здесь же у нее никого не было. Ее сестра встречалась с мужчинами и жила своей жизнью, почти не уделяя внимания Этель. В итоге мою жену перестала радовать даже хорошая погода на улице, и мы решили вернуться в Чикаго. Аренда квартиры заканчивалась в марте, но Этель не хотела ждать. В середине февраля я посадил жену с дочерью на поезд, сообщил в оркестре о своем скором отъезде и остался еще на две недели, пока руководство оркестра искало нового пианиста.

Дорога домой за рулем «Форда» стала еще одним незабываемым приключением. Я урывками спал, останавливаясь на обочинах, а все остальное время ехал. Теплой верхней одежды у меня не было, а погода по мере продвижения на север становилась все холодней. Когда я наконец достиг Чикаго, на улицах города был гололед. На перекрестке Шестьдесят третьей и Вестерн-авеню машина сорвалась в занос и уткнулась в бордюр на встречной полосе. Рослый полицейский, ругаясь, подбежал ко мне, дрожавшему от холода в легком плаще. «В чем дело, — крикнул он, — вы пьяны?» Я испугался, что мне предстоит провести еще несколько часов в камере, и торопливо объяснил полицейскому, кто я и откуда. Он сжалился надо мной и отпустил на все четыре стороны. Как и большинство чикагцев, он считал всех, кого затянули флоридские махинации с недвижимостью, глупцами, которых надо жалеть, а не наказывать.

Никогда раньше наш родной дом не казался мне таким уютным, как в тот день. Этель накормила меня горячим супом и уложила в теплую постель, где я проспал пятнадцать часов кряду.