Рэй Крок - McDonald's. Как создавалась империя

Торговля бумажными стаканчиками походила на медведя — зимой она впадала в спячку, и торговец должен был существовать за счет запасов жира, накопленных летом. Разумеется,

в первые годы мои запасы жира были очень малы. Я начал торговать стаканчиками в 1922 году, и первое время покупателей почти не было. Владевшие ресторанами немцы-эмигранты, которым я показывал образцы товара, качали головой и говорили: «Найн, стеклянни крушка дешевлье». Лучше всего бумажные стаканчики продавались в ларьки с содовой. Дело в том, что самой большой проблемой для продавцов содовой было мытье стаканов. Горячая вода, которой они стерилизовали стаканы, создавала вокруг ларька облака пара. Эту проблему идеально решали бумажные стаканчики. Они были гигиеничны, не разбивались и посетители не забирали их с собой. На этих трех китах и строилась моя аргументация. Я был совсем зеленым юнцом, однако чувствовал, что у бумажных стаканчиков большое будущее, и если я сумею переломить инерцию традиции, то смогу это будущее приблизить.

Победить привычку к стеклянной посуде было непросто. Я ходил по городу, показывая товар возможным покупателям, с раннего утра до пяти или полшестого вечера. Я бы работал и дольше, но в шесть вечера меня ожидало еще одно дело: игра на фортепиано в эфире радиостанции WGES в Оук-Парке. Ее студия располагалась всего в нескольких кварталах от дома, на втором этаже которого обосновались мы с Этель.

Я играл вместе с Гарри Сосником, штатным пианистом радиостанции. Слушатели, которые следили за нашими выступлениями, называли нас «пианисты-близнецы». Популярность наша потихоньку росла, наши портреты уже начали появляться на сборниках нот, но Гарри ушел с радио и стал играть в знаменитом оркестре Зеза Конфри. Например, он солировал в известной композиции Конфри «Котенок на клавишах». Позже Гарри организовал свой собственный оркестр, который имел громкий успех, постоянно занимая места в музыкальном хит-параде на радио. После ухода Гарри штатным пианистом радиостанции назначили меня, и весь мой день, таким образом, оказался заполненным без остатка. Я прибывал на радио ровно к шести вечера и играл два часа. С восьми до десяти вечера был перерыв, а затем я возвращался и играл до двух ночи. Через несколько часов, в семь или семь с четвертью утра, я уже выходил на улицу с образцами стаканчиков под мышкой в поисках заказов. Такой порядок нарушался лишь в воскресенье: в этот день я отдыхал от продаж стаканчиков. Но после обеда по воскресеньям у меня была игра на радио. В ночь с воскресенья на понедельник никаких радиопрограмм не шло — это были «тихие ночи», как их называли. По понедельникам я играл на театральных представлениях с Хью Маршаллом, нашим радиоведущим. Бывало, что зимним вечерами я задерживался в дороге и прибывал на радиостанцию на несколько минут позже. Пока я вбегал в студию, Хью Маршал тянул время и занимал внимание радиослушателей, рассказывая в микрофон всякие истории, гневно смотрел в мою сторону и грозил кулаком. Я быстренько сбрасывал пальто и шарф, как был, в галошах, бросался за пианино и начинал играть прямо с листа.

Иногда в студию приходили новые женщины-вокалистки, и мне надо было давать аккомпанемент для песен, которые я не только не играл до этого, но даже и не слышал. Часто я не имел ни малейшего понятия о стиле или темпе исполнения певицы, и тогда приходилось исхитряться на ходу. Почти всегда, впрочем, все проходило более-менее успешно. В перерыве, пока диктор читал новости, я бежал в уборную, срывал с ног галоши, брызгал в лицо холодной водой и мыл руки. Этого было достаточно, чтобы взбодриться и играть с огоньком до восьми вечера. Затем я бежал домой, ужинал и немного отдыхал. Вторая смена с десяти вечера до двух ночи обычно была оживленной. Мне она очень нравилась, однако запасов горючего во мне едва хватало до конца эфира. Я добирался домой, начиная раздеваться еще на лестнице, а когда голова касалась подушки, я уже спал как убитый.

Одной из моих побочных обязанностей на радио был поиск талантливых людей для участия в радиопрограммах. Однажды вечером к нам на прослушивание пришли два парня, которых звали Сэм и Генри. Они дали мне ноты нескольких песенок и водевильной репризы. Пели они отвратительно, но шутки их были ничего, и я нанял их для радиостанции, дав по пять долларов за исполнение. Позже эти двое создали собственные комические персонажи и начали представлять диалог двух негров с южным акцентом, имевший огромный успех у слушателей. В историю американского шоу-бизнеса они вошли под именами Эймос и Энди. Еще одной парой исполнителей, с которыми я работал на радиостанции WGES (и которые тоже были наняты за сущие гроши) были Малыш Джек Маленький и Томми Мейли. Своеобразный стиль игры Малыша Джека увлекал, и позже он основал популярный танцевальный оркестр. Томми, у которого особенно хорошо получалось петь, сочинял танцевальные мелодии с лирическим текстом. Среди прочего он написал такие песни, как «Ревнивая» и «Глядя на мир сквозь розовые очки». В песнях Томми было нечто, берущее за живое. Этот человек имел врожденный дефект — недоразвитые руки, оканчивавшиеся в локтях. Гонорары за песни позволили бы Томми до конца дней жить в достатке, но судьба распорядилась иначе. Он окончил жизнь алкоголиком без гроша за душой.