Е Галайская - Москва и Волга

По моим наблюдениям бегут самые ценные (если исключить явно преступные типы), самые предприимчивые, в ком силен дух возмущения, кто не дается втиснуть свою личность в узенькую коробочку распределителя. Это естественный протест, требование, чтобы считались с единицами, не обесцвечивали личность, не полагали границу уму и способностям. Например, какая нежная, трогательная дружба завязывается в дороге. Дети одинаковых наклонностей, потерявшие близких, пережившие перспективу голодной смерти, ужасы дороги. Дети, испытавшие утрату, страдания, с надломленной душой до того, что они ищут смерти, как избавленья. И вот эти дети, наконец, добрались до Москвы. Вся их энергия теперь направлена на устройство жизни по своему вкусу. Случайно, благодаря дороге, сделавшись друзьями, они вместе строят наивные планы на будущую совместную работу друг с другом… И вдруг друзей разлучают, увозят против желания, дают занятие неподходящее наклонностям.

Ребенок протестует, как умеет, выражая свой протест в капризах, грубости. И, наконец, бежит. Он предпочитает голодное, полное опасностей существование нравственной неволе. Вот, например, два мальчика. Они третий раз попадают в Покровский распределитель. Они были в Лефортове, были в детском доме на Мясницкой ул., убежали, голодали, взяты на вокзале, отосланы в детский дом и оттуда отправлены обратно сюда, в распределитель, как невозможные. А вся суть в том, что они ненавидят город, любят природу. Как они понимают красоты природы, как умеют обрисовать их, выразить простым безыскусственным языком! Мальчик рвется в деревню, к земле, называет себя «Сыном полей». Его давят высокие, грозные здания города, насильно его держат в городе чужие люди. И вот он бежит от них, бежит, чтобы вместе со своим другом пробраться в Ташкент, где находится брат одного из них, бегут, чтобы там работать.

Если бы детей устраивали, сообразуясь с их наклонностями и способностями, побегов не было бы. От добра добра не ищут (и с места на место не рыщут)! Эти беглецы и хулиганы, быть может, дали бы самых деятельных и полезных граждан…

Главное зло всех приютов и временных общежитий — отсутствие занятий, отсутствие настоящего труда. Здесь легче всего наблюдать ребенка, он всесторонне проявляет свою личность. Представленные, в сущности, самим себе, или «занимаемые» кисло-сладенькими рассказами о хороших детках, да плетеньями из бумажек, дети улицы, — дети практичные, умеющие ценить действительные ценности, — относятся презрительно к этим плетеньям и этим рассказам, совершенно справедливо не находя в них для себя ни пользы, ни удовольствия. Они скучают, шалят и, наконец, изверившись в уменья сестриц понять их, — бегут и устраиваются сами.

Москва питает тело голодающих детей. И питает так хорошо, что у них быстро начинают давать себя знать и умственные запросы. Эти запросы выявляются в том, что дети начинают просить их определить в определенный тип школы, или в специальную мастерскую. Или же просто начинают дебоширить, проявляя избыток приобретенной от хорошего питания энергии в разных шалостях, в так наз. «проступках». Накопившейся умственной и физической энергии нужно дать приложение, направить ее в дело, правильное русло.

Школы нормального типа для детей, которые сегодня в Москве, а через месяц будут где нибудь в Богородске, Туле или еще где в деревне, — нельзя устроить. Однако и этот месяц должен быть чем нибудь наполнен. Чем же его наполнить?

Полагаю, прибывающим детям надо просто напросто показать Москву . Для этого не требуется почти никакой траты, кроме одного автобуса или трамвая. Затрата относительно говоря такая ничтожная, что о ней и говорить не стоило бы.

Много приезжает в Москву экскурсий из разных городов. И эти экскурсии в какие нибудь 3–4 дня сумеют столько посетить мест замечательных в разных отношениях, что иная Московская школа, находясь все время здесь, не удосужится сделать и течение целого учебного года. А почему? Для Московской школы всегда открыта возможность осмотреть и любой музей и любую картинную галлерею. И потому всякое посещение откладывается на завтра, на будущее время, оказывается большим соблазном. Провинциальная экскурсия не может надеяться на «потом». Она прежде всего определяет свою цель, сообразно цели намечает места для осмотра и действует сейчас же, забывая об отдыхе («вот потом!») и стремится взять от Москвы все, что дается.