Марина Чечнева - Самолеты уходят в ночь

Пока наводили справки, время шло. Мы волновались. Пожалуй, никогда еще в полку так сильно не переживали за пропавших подруг, как в тот раз. Летчицы, едва успев вернуться из очередного полета, сразу же осведомлялись, не отыскались ли Серебрякова и Павлова. Это и понятно: нелегко терять соратников в любое время, но особенно тяжело тогда, когда уже ясно, что основные тяготы и невзгоды войны остались позади и заветное слово «мир» вот-вот готово вырваться из репродукторов, заговорить о себе во всю ширь газетных полос.

С конца марта до середины апреля полк действовал главным образом по Данцигскому котлу и на штеттинском направлении. За активное участие в боях за город Кезлин он был награжден орденом Суворова III степени. Известие это застало нас, уже когда мы перебазировались в Бухгольц, северо-западнее Берлина. Здесь мы отпраздновали это событие и здесь же закончили войну.

К тому времени стрелки часов гитлеровского райха неумолимо приближались к последней черте. Знамя Победы уже взмыло над рейхстагом. Берлин пал, защищавшие его части сложили оружие. Фашистской армии как цельной, организованной машины больше не существовало. Оставались лишь отдельные, разрозненные, хотя еще и опасные в своей предсмертной агонии, но уже обреченные на бесславный конец воинские группировки. Одну из них мы добивали на берегу Балтийского моря в порту Свинемюнде.

Здесь скопилось большое количество вражеских войск и техники. Уцелевшие от разгрома гитлеровские вояки спешно грузились на транспортные суда, чтобы морем удрать к нашим союзникам.

Советская авиация днем и ночью непрерывно бомбила порт. Над городом ни на минуту не смолкала канонада орудий, лихорадочный треск крупнокалиберных зенитных пулеметов.

Ночью 5 мая со штурманом эскадрильи Таней Сумароковой мы поднялись в воздух. Курс на Свинемюнде.

Долетели спокойно. Вот и причалы. Внизу смутно просматриваются темные громады кораблей. Матовым блеском отливает вода. Где-то на востоке небо то и дело озаряется всполохами взрывов. Это на Курляндском полуострове войска 1-го Прибалтийского фронта уничтожают остатки восточно-прусской группировки противника. Там тоже рвутся бомбы, только более мощные, чем наши. Там работают наши товарищи по оружию — летчицы 125-го гвардейского Борисовского ордена Суворова и ордена Кутузова полка пикирующих бомбардировщиков, носящего славное имя Расковой.

Как всегда, самолет качнуло, когда 50-килограммовые «гостинцы», начиненные взрывчаткой, оторвались от плоскостей. И мне вдруг подумалось, что для нас с Таней они могут быть последними. Тогда моя личная фронтовая летопись закончится на 810 по счету боевом вылете.

Предчувствие не обмануло меня. В следующую ночь полетов не было, на другую тоже. И третью ночь мы провели на земле. Но эта третья ночь, пожалуй, выдалась наиболее бурной и бессонной из сотен тех ночей, которые мы провели на фронте.

В помещичьей усадьбе, где разместился полк, все давно спали. Вдруг в комнатах начался переполох. Не успела я стряхнуть сон, как в спальню ворвалась дежурная по полку старший техник эскадрильи Римма Прудникова.

— Девчата! — закричала она во весь голос. — Победа! Мир! Да вставайте же!

Она перебегала от одной кровати к другой, стаскивала со спящих одеяла, тормошила девушек и, словно опьянев от счастья, кричала возбужденным голосом:

— Мир! Мир! Победа! По-о-бе-да!

Мы сперва опешили от неожиданности. На несколько секунд воцарилась мертвая тишина, а потом поднялось такое, что со стороны могло показаться, будто в усадьбе все посходили с ума. В довершение всего во дворе вдруг поднялась стрельба, кто-то достал ракетницы, и звездное майское небо взорвалось вспышками красного, зеленого и белого огня. Ни о каком сне, конечно, не могло быть и речи.

Только к утру девушки несколько угомонились, разошлись по комнатам. И все равно никому не спалось. Все были чересчур возбуждены, лежали с открытыми глазами и либо тихонько переговаривались, либо молча предавались своим думам.

Не брал сон и меня. Я встала, накинула на плечи шинель, вышла на улицу. Было тихо-тихо, как случается только самым ранним утром. А после недавней суматохи, шума и криков тишина казалась словно бы гуще.

Невдалеке, за поломанной оградой, дремал окутанный сизоватым туманом сад. Справа от него поблескивало мокрым асфальтом шоссе, а у самой обочины, задрав вверх наподобие орудийных стволов оглобли, валялась перевернутая телега.