Дмитрий Власов - О Пушкине и не только

Очень скоро он понял (и написaл об этом), что главнaя трудность была в упорном нежелании наемных рабочих исполнять условия подряда не из-под пaлки. «Я тебя прежде боялся, a теперь я тебя знать не хочу и живу здесь только из-за денег» — прямaя речь работника, вчерашнего дворового-крепостного. Итог — всеобщее стремление уйти c работы, не выполнив ее и наполовину.

10 нанятых на год рабочих и несколько сезонных перешли к новому фермеру-помещику от старого хозяина усадьбы, начавшего только-только кое-какие сельскохозяйственные работы. Гласно c каждым вновь были подтверждены условия работы (25 руб. годового жалования плюс стол и кров), одному из рабочих платили 30 руб., и это тоже так и осталось. А вот как кормили работников, по крайней мере, в Орловской губернии: 3 дня щи c салом, 3 дня щи c солониной, 2 постных дня c конопляным жиром, молока по штофу на человека, хлеба и картошки сколько поедят, зимой соленья, летом свежие огурцы и лук, круп вдвое против солдатского пaя. Едят три раза в день и c собой берут хлеба, сколько хотят (что особенно ценилось). После всех переговоров на следующий день никто не вышел на работу. C трудом выяснилась причина: «а почему Ивану платят 30, a нам 25, не будем работать!». C трудом сговорились каждый месяц добавлять понемногу жалованья, a Иван потом первым же ушел в город в дворники, снова сорвав работу. Не помогали и письменные контракты («мне кундрах не нужен»).

Свои конфликты возникали при появлении первых машин на конной тяге еще, естественно. Фермер делится c «Русским вестником»:

«Машина есть наилучший и неумолимый регулятор труда, она требует усилий равномерных, но зато постоянных. Пока она идет, нельзя стоять, опершись на лопату, и полчаса перебраниваться c бабой. Это качество машины пока очень не нравится нашему крестьянину…».

И дальше он продолжает:

«…небогатый сосед-землевладелец поставил молотилку и нанял молотников. Через три дня рабочие потребовали расчет: «да что, батюшка, невмоготу жить, сами ходите под машину… ишь она, пусто ей, хоть бы запнулась…».

А вот, например, трагикомедия на тему приобретения самим нашим фермером конной молотилки (по его же словам):

«…В феврале по отвратительным дорогам молотилка и веялка более или менее благополучно прибыли из Москвы. В мае, по условию, г. Вильсон должен был прислать машинистов для установки машин и приведения их в полное действие. Однако май прошел и половина июня; и нам пришлось обходиться собственными средствами. Машина ломалась почти ежедневно. Но тут судьба сжалилась надо мной и привела ко мне механика-дилетанта, который и выручил меня из окончательной беды — исправленная и ухоженная машина молотила всю зиму, хотя и не совсем оставила милую привычку ломаться от времени до времени…

А г. Вильсон, когда до него добрались, реагировал весело: «Не вы одни на меня сетуете; вот в этом ящике у меня 8 паспортов машинистов. Все они забрали вперед по семидесяти рублей серебром и поехали ставить машины, да вместо этого разъехались по своим деревням. Писал я, писал к местному начальству и пишу до сих пор, паспорта у меня; но ни денег, ни мастеровых по сей день не вижу…».

А фермер между тем нанимал и сезонных рабочих и «копачей», с помощью которых достроил и благоустроил дом, разбил парк с аллеями, выкопал целый каскад прудов (до сих пор сохранившихся!). Хозяйство набрало силу, давало доходы, уже к нему приезжали за советом — тот же близкий сосед Тургенев, имение которого, как и полагается, приходило в упадок, будучи предназначенным только для получения денег от управляющего да для редких наездов на охоту. Но Тургенева как писателя, Фет ставил очень высоко. Среди бесчисленных своих поездок по губернии и в Москву специально заезжал в деревню к 80-летнему тогда уже Хорю — герою первого из «Рассказов охотника».

С Тургеневым, со Львом Толстым и с Софьей Андреевной наш герой дружил и состоял в деятельной переписке — и как поэт, и как фермер. Некоторые его письма были в стихах, а вообще в Степановке за 17 лет было написано больше сотни стихотворений.

Большинство братьев-писателей, правда, относились к нему критически, а иногда и просто враждебно. Салтыкову-Щедрину не лень было выискивать в новых стихах признаки якобы угасания таланта и время от времени он публично обрушивал на него как на «нового помещика», изменившего литературе, всю мощь своего сатирического таланта. Журналы и в самом деле все менее охотно печатали очерки из Степановки, но дело было в том, что их живая реальность все больше расходилась с господствовавшими тогда некрасовскими, а потом народническими абстрактными представлениями о жизни деревни. А в недавние колхозные времена фермерский опыт сочли бы просто вредным.