Василий Головко - Эхо фронтовых радиограмм [Воспоминания защитника Ленинграда]

— Нам про тебя уже телефонировали, — встретила нас полнотелая связистка со старшинскими погонами. — А вам, товарищ сержант, придется ехать обратно. Студебеккер попутный есть. Хотя мы надеялись, что вы у нас заночуете. Спиртику желаете?

Поесть хотелось. Но и от спирта не отказался. Не успел как следует подковырнуть ножом тушенки из глиняной миски, как у блиндажа просигналил студор. Надо было прощаться.

— Удачи в службе, Валюша, — сказал я и протянул руку. И когда в моей лапе оказалась ее маленькая теплая ладошка, вдруг почувствовал, что щеки и уши стали горячими. «Это от спирта», — успокоил себя и вышел из блиндажа.

А недели через две, когда сидел за ключом и отстукивал радиограмму в штаб корпуса, в жарко натопленный подвал с дымящимся котелком вошел Женька Курнаков и весело сообщил:

— Слышь, Вась, тебя спрашивает некая Валя. Приехала за продуктами для пункта связи.

Тут я снова почувствовал, что жаркая волна ударила в лицо.

Смутилась и Валя, когда увидела меня совсем близко. В этот раз на ней вместо ватных брюк была короткая, плотно обхватившая бедра защитная юбка. И хотя ноги в коричневых чулках свободно болтались в раструбах голенищ, это не портило внешнего вида, скорее подчеркивало стройность ее фигуры.

— Знаешь, — сказала она просто, — я тебя вспоминала чуть ли не каждый день. Звонила к вам на станцию, но тебя не было. А тут вот оказия подвернулась, я и напросилась.

— И я о тебе думал, — признался я и снова покраснел. — Ну, как у тебя там дела?

— Старшина у нас, ты ее видел, хорошая тетка. Как наседка, все заботится о нас, все жизни учит. Приглашала тебя в гости.

— А ты приглашаешь?

— Само собой, буду очень рада.

У нее было около двух часов свободного времени, и мы решили погулять в темнеющем неподалеку хвойном лесу. Уже который день не по-весеннему жарко пекло солнце, и лес задыхался от распаренной хвои. Хвоя была всюду: вверху зеленая, чистая, густая; и под ногами — подошвы скользили по мягкому многолетнему навалу сопревших и ныне подсушенных иголок. На стволах сосен запеклись выжатые солнцем прозрачные капли смолы. Валя отодрала от коры липкую сосульку и посасывала ее с удовольствием, как в детстве леденец. Ее примеру последовал и я. Было покойно и мирно. Слышались приглушенные голоса бойцов, звякающих инструментом возле разобранных гусениц танков, далеко на западе мерно ухали то ли выстрелы тяжелых орудий, то ли разрывы снарядов. Даже не верилось, что в десятке километров идут кровопролитные бои с прижатыми к морю частями курляндской группировки.

Я не заметил, как Валина рука оказалась в моей руке, как мы присели у толстого, выпирающего из земли корня старой сосны и Валя, как нечто само собой разумеющееся, положила на мое плечо свою легкую головку. Короткие волосы нежно коснулись моей щеки, и я замер, боясь спугнуть сладкое остановившееся мгновение.

Уже на следующий день группу радистов бросили в прифронтовую полосу, где немцы предприняли очередную попытку вырваться из курляндского котла. Работать пришлось и под обстрелом, и под бомбежкой, и даже хвататься за карабин, когда в расположение штаба просочилась группа немецких лазутчиков. Бои затихли так же неожиданно, как и начались.

— Пасха приближается, — не то в шутку, не то всерьез сказал капитан Горбачев, — Будут сидеть смирно, по праздникам они не любят воевать.

Еще он сказал, что высшее начальство очень довольно работой радистов, и что всех приказано представить к наградам. Воспользовавшись добрым расположением духа и хорошим настроением ротного, я попросил разрешения обратиться по личному вопросу.

— Что у тебя, Головко?

— В гости меня приглашали на пункт связи. Может, разрешите?

— Новенькая телефонистка?

— Так точно.

— Что ж… Разрешаю! В воскресенье, на Пасху, в понедельник к вечеру быть в роте!

Ночь накануне я почти не спал, волновался, все представлял, как встретит Валя. На рассвете еще раз начистил сапоги и предстал перед ротным.

— Пасха, пьяные эстонцы, мало ли чего может случиться. Зря вы его отпускаете, — заметил заместитель Горбачева.

— Пусть сбегает. Я обещал. Но в понедельник, как штык! Понял?

Что же тут было непонятного? В распоряжении 36 часов. Значит, 50 километров пути — не привыкать. Вышел на околицу, еще сморенную сном, и бодро зашагал по гравейке. Восток уже рассветлился и обещал добрый день: по-весеннему теплый и безветренный. То и дело оглядывался, надеясь увидеть попутную машину или хотя бы конную упряжку, но дорога была пустынной, а пройденные километры значительно короче всамделишных. Привыкший, как все связисты ходить много и быстро, я подсознательно верил, что у любой дороги есть конец, что на любой дороге, тем более такой крепкой и почти не разбитой разрывами и транспортом, обязательно появится попутка. Эта уверенность усиливала хорошее настроение от предстоящей встречи с Валей. Когда мы прощались в прошлый раз, она совершенно неожиданно обхватила меня рукой за шею, вытянулась на цыпочках и поцеловала. Горячо. В губы. Я прямо ошалел от такого пассажа, а когда опомнился, Валя уже махала рукой с подножки тронувшегося студебеккера.