Александр Маслаев - Жить по большому

И вот за столом и рюмкой мы горячимся, спорим и на меня уже наставлено заряженное ружье и из моей морды сейчас будет кровавое решето. Но проворно — сын не успевает и глазом моргнуть — я у себя в комнате и забаррикадировался матрасом и старым шкафом. Выскочил на балкон, ну не прыгать же, все же седьмой этаж и стыдно перед соседями, они еще помнят нашу семью как приличную. Немного придя в себя и успокоясь, прислушиваюсь. Кажется, охотничий азарт сына потух, а вот и послышался из его комнаты храп. Убедившись в собственной недосягаемости, я тоже заснул.

Утром следующего дня я должен был встретиться с Нэр и вышел из дома часов в шесть. Я оказался на площади О. Было раннее душное июльское утро девяносто девятого года и я проходил вдоль ларьков в поисках дешевого пива. Заглянув в один из них, я удивился. За прилавком мирно спали продавец и его юный помощник. Жужжал вентилятор. Было тепло и спокойно. Я оглядел стеллажи с выпивкой, выбрал джин-тоник для Нэр и вышел. За это в случае чего я бы смог заплатить, а вот Нэр сказала, что взяла бы самое дорогое вино. Видно у женщин всегда найдется чем заплатить за воровство. Как-то я поменял ей пять немецких марок на рубли, а потом стал думать, откуда они у нее…

МОИ МАСКИ

Жила-была маленькая девочка и ей подарили маску разбойника. Девочка надела ее и не снимала целый день. Вечером она нечаянно разбила дорогую фарфоровую вазу. "Что ты наделала, дочка?" — попрекнула ее мама. "Я не твоя дочка, я — разбойник. Разве не видишь?" Так девочка сделала первый вывод — за маской можно уйти от ответственности.

Девочка подросла. Однажды на школьном балу мальчик, который ей нравился, весь вечер танцевал с другой. На девушке была белая маска Арлекина. Девушка плакала, но ее слез никто не видел. Так девушка сделала второй вывод — маска помогает скрывать свои чувства от других.

Чуть позже девушка пришла в веселую компанию и ее попросили что нибудь изобразить. "Но у меня же нет маски", — возразила девушка. Но компания настаивала, и девушка сочинила небольшую пантомиму. И под восторженные аплодисменты сделала третий вы вод — воображаемая маска смотрится убедительнее.

Так случилось, что я работаю в Доме пулеметчика (я и не знал, что такой есть в Мо). Меня рекомендовал мой знакомый художник-некрофил. И вот уже два года, как я здесь работаю, и однажды наступает торжественный день. К нам приезжает патриарх с подарком — свеженаписанной иконой Ильи Муромца, который в свое время пулял камнями в Соловья Разбойника и спас Родину. Все обставили торжественно. По гранитному полу проложили кремлевскую ковровую дорожку, по сторонам которой стояли курсантки пулеметного училища — умытые, хорошенькие и взволнованные. На церемонию пригласили много народу. Сначала патриарх наградил офицеров церковными орденами и медалями, затем передал икону. Любопытные, а их было немало, собрались на лестничной площадке перед входом в актовый зал. Наконец официальная часть закончилась. Все стали расходиться. Мы, зрители, все еще стояли на нашей галерке и пучили глаза. Вот наконец в дверях появился патриарх. Его вместе с нашим начальством ждала закуска в местной трапезной. Патриарх в зеленом праздничном облачении, похожем на чеченский флаг, величественно в нее прошествовал, но как человек, знающий себе цену, бросил взгляд на публику на галерке, благословлять здесь явно некого, и я поймал на себе его суровый и строгий взгляд.

Публика расходится, и я поднимаюсь к себе на чердак, в мастерскую. В двери записка, на этот раз от Ба, которая снимает кино и приглашает на очередную съемку. Мне как-то неохота. Прошлые съемки прошли пошло и как-то по-детски. Один герой какает другому в тарелку и преподносит это как подарок от всей души. Кончается все избиением и бессмысленной руганью. Тут я краем уха услышал, что и моему герою грозит смерть, и мне стало совсем противно. В тот день я еще успел заехать в Музей частных коллекций на открытие выставки какого-то наивного художника — впрочем, достаточно профессионального.

Короче, после скудного фуршета с шампанским и шоколадными конфетами мое настроение улучшилось, и я поехал на заброшенную макаронную фабрику, где тот самый фильм снимался. По сегодняшнему сценарию, смерть настигала То. Для правдоподобия Ба купила на мясокомбинате два литра крови, кишки и телячьи потроха. "Мотор, начали…" Во сбивает То с ног, молотит его, срывая одежду, "насилует", вспарывает у еще живого живот и вырывает кишки. На голом бетонном полу возятся два голых мужика, с ног до головы перемаранные кровью, но со стороны все выглядит смешно. Я держу свет. Ба — сценарист, режиссер и оператор. Я же сегодня осветитель. Она шипит на меня: "Засмеешься — ударю!.." То кричит: "Кишки тухлые, с говном…" Нам приходится посыпать их стиральным порошком и пить "Зверобой". Наконец все кончено. То мертв, а Во, тот, который какал в тарелку, тупо бормоча, набрасывается на кишки в органистических конвульсиях.