Я ни о чём его не спросила, поскольку ни его лицо, ни состояние, ни само занятие не выражали сколь-нибудь законченной удовлетворённости.
Так всё и продолжалось: Валентин Саввич правил и перепечатывал начисто роман, а я его вычитывала.
Когда притворство непривычно, тогда оно мучительно. Я не выдержала.
— Так ты поставил последнюю точку? — Вопрос касался окончания романа.
— Вроде бы и поставил, но… многоточие. — Пикуль ответил не сразу. — Понимаешь… есть ощущение, что… как бы это образней сказать?., что на полотне не хватает самого последнего «брюлловского» мазка.
Этот мазок красивой бабочкой ещё витал где-то в небесах, но через некоторое время он всё же оказался в сачке Пикуля. Прочтя информацию в газете, натолкнувшую его на нужную мысль, Валентин Саввич написал эпилог — мнимое интервью. Озабоченность сошла с лица писателя.
Роман закончен. Вот теперь можно кричать «Ура!».
С чувством глубокого удовлетворения поставил Валентин последнюю точку в романе. Он ещё не знает, что латинский фразеологизм, введённый Марком Туллием Цицероном до новой эры, одно из положений римского права — каждому своё — воспримется «Советским писателем» только в узко ассоциированной трактовке: как надпись на входе гитлеровского концлагеря, и название нового романа вновь станет предметом бурных дебатов.
После приведения рукописи в надлежащий порядок 22 мая я повезла её в Ленинград в издательство «Советский писатель».
С Татьяной Дмитриевной Зубковой — старшим редактором издательства — мы обменялись папками: я ей — роман о Моро, она мне — отвергнутую издателями «Окини-сан».
По просьбе Валентина Саввича заехала к Д. Т. Хренко-ву в «Неву» и оставила третий экземпляр рукописи нового романа для ознакомления. Именно для ознакомления! Валентин предложил джентльменский — без всяких обид и недоразумений — договор: не тратить порох на критику, разборы, рецензии, а просто вернуть рукопись, если она не понравится.
Заехала в Лениздат к Утехину, где познакомилась с Геннадием Михайловичем Гусевым — директором издательства «Современник». Я предложила ему издать новый роман Пикуля об Окини-сан. Именно этот смелый человек на основании договора с автором впервые выпустил журнальный вариант книги, героиней которой была беспризорная, оплеванная гореглядами и иже с ними бесприютная и неприкаянная Окини-сан… Более того. Геннадий Михайлович предложил переиздать книгу «Из старой шкатулки, дополнив её новыми миниатюрами. Так началось длительное и плодотворное сотрудничество Валентина Пикуля с издательством «Современник».
По возвращении в Ригу я застала Валентина за работой. «Париж на три часа» обрастал подробностями о Мале. Это было вызвано тем, что в нашей печати появились две научные монографии по затронутой в произведении теме: Далин В. М. Люди и идеи, 1970; Туган-Барановский Д. М. Наполеон и республиканцы, 1980.
Оба автора в упомянутых трудах выдвинули и обосновали оригинальные гипотезы, подняли ряд новых вопросов, на которых не сконцентрировали своего внимания историки, ранее писавшие о Франции и России времён Наполеона.
А Валентин Саввич считал профессиональным долгом ежедневно, ежечасно расширять рамки своего писательского кругозора и всегда внимательно следил за всеми, заслуживающими доверия публикациями, относящимися к интересующей его теме. Например, «Наполеон и республиканцы» Пикуль изучил ещё до того, как уважаемый учёный любезно прислал ему в подарок свой солидный труд.
Открывшаяся новая информация должна была, по задумке Пикуля, обязательно найти своё отражение в творческом дополнении романа… Что и было сделано.
А пока я с нетерпением ожидала выхода книги, на которой автор начертал: «Антонине Пикуль — верной подруге, разделившей моё одиночество, посвящаю с любовью». Автор.
Глава восьмая. Дела семейные
Наступила весна — время надежд и тревог за мужа, время надежд и тревог за сына, который подходил к ответственному жизненному рубежу — окончанию школы.
Думаю, нет необходимости смаковать понятные всем переживания и волнения матери, сын которой, заканчивая десятый класс, решил посвятить свою дальнейшую жизнь благородной мужской профессии — защитника Родины.
Окончание школы означало расставание. Надолго ли? В лучшем случае — от отпуска до отпуска. Его отпуска! Потому что не по рассказам знаю судьбу военного моряка: в другое время его можно не застать. Океанские просторы безбрежны. А море влюбляет в себя.
Читать дальше