Анатолий Гордиенко - Из огня да в полымя

Вывели нас. Судьи совещались не очень долго. Завели, приказали стоять, прочитали приговор:

Терентьева и Стаппуева — к пожизненному заключению,

Бультякову и Артемьеву — к расстрелу…

…Мария Васильевна осеклась, умолкла. Нет, она не рыдала, не лила слезы. Только руки выдавали ее состояние, они дрожали мелкой дрожью, вены вздулись больше обычного и стали почти черными.

Мы прервали нашу беседу…

На следующий день я снова стоял у ее двери. Мария Васильевна улыбнулась какой-то вымученной улыбкой; мне показалось, что согнулась она как-то еще больше.

— Не станете ли вы сердиться, если мы сегодня отменим нашу встречу? — спросила она виновато. — Давление у меня поднялось. Плохая ночь была. Не сердитесь, пожалуйста.

— Да что вы, голубушка, Мария Васильевна! Разумеется, отдыхайте.

— А чтоб вам было чем заняться, чтоб у нас не было простоя, я дам вам свою переписку с Геннадием Николаевичем Куприяновым. Читайте. Письмами можете воспользоваться, в них ничего нет личного и секретного. Вот вам еще и книжка его «От Баренцева моря до Ладоги», там, на триста пятидесятой странице, есть и обо мне.

Придя домой, я тут же открыл книгу, нашел названную страницу, где Куприянов описывает день своего возвращения в Петрозаводск 29 июня 1944 года, приход его в ЦК Компартии республики, который размещался в старинном полукруглом, всем известном, здании на площади Ленина.

«…Первыми ко мне пришли комсомолки А. М. Артемьева и М. В. Бультякова. Это были наши подпольщицы, посланные в тыл врага еще в 1942 году. Они хорошо выполняли полученное задание, но обеих выследила финская охранка и арестовала. М. В. Бультякову сначала приговорили к расстрелу, затем этот приговор заменили пожизненной каторгой. Девушек долго возили по территории республики, устраивали много очных ставок, хотели узнать наших агентов и подпольщиков. Но никого не выдали мужественные подпольщицы, несмотря на угрозы и пытки. За пять дней до ухода из города финские власти привезли их из Киндасовского лагеря в Петрозаводск и хотели отправить в Финляндию. Но опоздали!

Комсомолки рассказали, как выполняли задание, как их арестовали и судили, как они жили в лагере. Обе были счастливы, что вышли на свободу. На меня эта встреча произвела глубокое впечатление. Передо мной сидели еще совсем юные девушки. Они только начинали жить, а так много уже испытали!»

Писем Куприянова много. Почерк какой-то школьный, очень разборчивый. Да и пишет он на листах, вырванных из школьной тетради. В письмах можно найти теплоту и сердечность, особенно когда речь заходит о дочери Марии Васильевны, которая собирается замуж.

«Мария Васильевна!

Я получил Ваше письмо! Оно для меня очень ценно. Я пишу книгу о войне на Карельском фронте. Сейчас как раз заканчиваю главу о работе подпольщиков. И мне очень важно знать подробности, детали той огромной, полной опасности и лишений, работы, которую проводили в тылу врага наши славные комсомольцы и комсомолки — верные сыны и дочери нашего советского народа. Многие пали смертью храбрых в схватке с врагами, защищаясь, пока в руках было оружие (и если оно было). Некоторые были схвачены и расстреляны. Некоторым пришлось пережить ужасы тюрем и допросов. Я склоняю свою седую голову перед памятью павших. И бесконечно рад за тех, кто, пройдя через многие муки и страдания, остался жив и, несмотря ни на что, остался верен своей социалистической Родине.

Когда мы посылали в тыл врага Вас и многих других, у меня лично не было никаких сомнений в честности и преданности Родине каждого из тех, кто пошел на эту трудную и опасную работу по заданию ЦК Компартии и ЦК комсомола. Это мнение, которое было у меня и в начале войны, и после ее окончания.

Я знаю лишь два факта предательства, это Т., о котором Вы пишете, и Ш., бывший комиссар одного из партизанских отрядов. Но оба они были работниками МГБ.

В конце 1949 года перед моим арестом по заданию Маленкова приезжала целая бригада искать материалы по обвинению меня. И одним из пунктов обвинения было то, что я и И. В. Власов восстановили в правах членов партии и комсомола тех, кто живыми вернулись из тылов врага, что всех устроили на руководящую работу. К сожалению, некоторые работники из ЦК комсомола республики, приспособляясь к обстановке, соглашались с огульным подозрением на всех, кто был в тылу.

И после моего ареста, очевидно, начали сочинять-выдумывать обвинения, относясь с подозрением к каждому подпольщику. Я до сих пор не знал, что Вы в 1951 году были арестованы. И когда я видел Вашу сестру — спрашивал о Вас. Она мне про арест ничего не сказала, очевидно, полагая, что я знаю об этом.