Анатолий Гордиенко - Из огня да в полымя

Весу во мне было тогда сорок шесть килограммов. Точно уж, пушинка.

Потом мы подались с Артемьевой в центр города. На площади Ленина люди стояли. Все военные, все в ремнях скрипучих. Слышу, называют: «Куприянов, Куприянов».

— А где Куприянов? — спросила у них.

— Да здесь, в старом здании.

Мы взбежали по ступенькам. Вошли, представились. Куприянов веселый, в гимнастерке, золотые генеральские погоны на плечах. Руки нам пожал. Рассказали, что только из финского лагеря. Он вспомнил нас, меня вспомнил.

— Ты сестра Анастасии Васильевны Коллиевой? — спросил он.

— Так точно, — ответила.

— Мы думали, ты погибла.

Стали мы рассказывать ему нашу печальную историю. Люди разные заходили в кабинет, приказы получали. В общем, подробного рассказа у нас не получилось. Но о гибели Сегозерского райкома Куприянов знал. Добрым словом вспомнил Игнатьеву, Няттиева. Сказал, что мы должны будем составить подробную докладную записку и написать всё без утайки, всё как было.

Помню митинг там же, на площади Ленина. Выступал Куприянов, замечательно говорил. Потом Андропов, голос у него не шибко громкий, но люди слушали, не шелохнувшись. Речь его была такая искренняя, что многие плакали, и сам он в какой-то момент чуть не заплакал.

Через пару недель я пришла к Андропову в ЦК комсомола. Села писать докладную записку. Писала несколько дней. Все описала, все вспомнила. И предательство Терентьева, и издевательства финнов.

В один из дней позвали меня в бухгалтерию.

— Вот тебе зарплата за все месяцы горя и страданий, — сказал Андропов. — Ты ведь всё это время числилась у нас инструктором ЦК комсомола Карелии.

Двадцать пять тысяч рублей выдали. Большие деньги в то время. Ну, да надо было одежду купить, квартиру снять, кое-какую мебель приобрести: тумбочку, кровать, столик. У Анастасии Коллиевой тоже ничего нет — ни кола ни двора. Назначили её секретарем Зарецкого райкома партии Петрозаводска. Позже в обком партии перевели, заведующей оргинструкторским отделом.

Андропов прочитал мою докладную, спрашивал о многом, спросил, что думаю делать в жизни. Отвечала, что хочу учиться. Ученье — свет. Он согласился, а потом сказал памятные слова:

— А то давай к нам, в ЦК комсомола, на прежнюю должность. А хочешь, пошлем в твой Сегозерский райком комсомола. Поезжай секретарем, утвердим на бюро.

Но я ответила, что хочу поступить в наш университет. Поступила на исторический факультет. Однако пришлось оставить учебу: платить надо было за обучение, а деньги уже кончились. Перевелась я в учительский институт. Там всего два года учиться надо было и денег не брали.

Тут вдруг началась личная жизнь. Приехал на побывку из армии Вася Мосин, учились вместе в Ругозерской школе, очень был ко мне привязан, говорил, что любит. Я взаимностью не отвечала. Но так душа за эти годы захолонула, так хотелось тепла, так хотелось прислониться к мужскому крепкому плечу… Сестра Анастасия еще пару поддала, принялась меня уговаривать: красивый парень, боевой офицер, капитан, орден Красной Звезды имеет.

Поженились мы. Поженились как-то враз. Ушла я из студенческого общежития, сняли квартиру. Василий тогда в отпуск приезжал. Побыл месяц и укатил снова в армию. Около двух лет еще служил. Он там где-то, я здесь, в Петрозаводске. Такое вот замужество. Наконец демобилизовался. Уговорила я его поступить в мой учительский институт — я уже закончила его. Поступил, приняли как фронтовика без экзаменов. Но не захотел Вася особенно напрягать мозги, как говорится. Бросил институт, пошел в военкомат, взяли его в учебный центр, молодежь готовить в армию. Ну что ж, тоже дело нужное.

В 1947 году меня вызвали в МГБ. Начались допросы. А ведь Андропов как-то обмолвился, что меня никто не тронет. С ребенком годовалым к ним ходила, не с кем было дома оставить. Старший лейтенант Гладков, следователь, еще пеленать помогал прямо в своем кабинете, на его рабочем столе. Мальчик у нас родился, Геночкой назвали. Обыск сделали. Что искали? Что хотели найти, уже позже поняла. Допросы меня прямо-таки измучили, в грудях молока нет, пропало. Я заболела, и Геночка заболел. Умер Геночка. Похоронили. Хорошо, что сфотографироваться с ним успела. Надежда моя несбывшаяся, кровиночка моя родная. Годик и семь месяцев Геночке было.

Мария Бультякова. 1948 г.

Следователи оставили меня в покое. Отпустили, как бы охладели. Замечаю, что и Вася мой охладел: напугали его эти вызовы в министерство госбезопасности. Рассказываю Василию по ночам, что пережила, плачу. Нет моей вины, нету! Молчит Вася. Ну да что делать? Жить надо, уют в доме создавать, мужу сорочки стирать и крахмалить. Кое-как успокоилась я. Девочка тем временем у нас родилась, Женей назвали.