Михаил Шервуд - Женечка, Женька и Евгеша

Начали учить «японскому бегу»: четыре шага шагом, четыре шага бегом. Бежишь - идешь и считаешь про себя: раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре. Так, конечно, легче, скорость приличная, и отвлекаешься, но как-то так непривычно. И пошло, и пошло каждый день. Ноги опухли, икры не влезают в голенища кирзачей, посинели. Пройдёт, говорят. Правда, опухли и посинели не у всех. Дохляк Володька Мисин по прозвищу «одна комариная сила» оказался марафонцем, кандидатом в мастера и ему эта вся беготня пофигу. Он вечно ныл, что ему надо держать форму и бегать хотя бы по «десятке». Ротный сказал, что будет давать ему побегать, если, конечно, заслужит. Конечно, шантаж, чуть что, так сразу: а вот не пущу бегать!

Наконец, побежали. Полковой врач, санинструктор и ротный сзади в «стрекозле». Как мы прибежали, не очень хорошо помню, сплошная муть. Воспоминания оборвались в столовой над тарелкой с гороховой кашей, уткнувшись лицом в которую, я заснул. Не один я заснул, и нас, заснувших, привезли, раздели и разложили по койкам. Проснулся от боли в сведённых мышцах, взвыл. Подбежал санинструктор, вкатил в известное место укол. Прежде, чем уснуть, услышал стоны с соседних коек. Так что не я один.

Утром, конечно, на зарядку. Ой, мама, какая зарядка! Пошевелиться больно. Разбежались потихоньку, конечно, пошли в столовую. Аппетит зверский, а нормы всё те же.

Ну вот, сказали нам, лиха беда начало, не боги горшки и прочее. Через неделю повторили, в столовой не заснул. И пошло! Так что к концу лета мы набегались.

Мы втянулись в солдатскую жизнь, высохли, стали походить на гончих и начали поглядывать в сторону юбок. Старшина вдалбливал нам, что самое страшное на свете - это баба, потому что страшнее бабы ничего нет. Она мешает служить, вот в чём дело. Ты на неё смотришь, отвлекаешься от несения службы, а ей только это и надо. Чтоб ты на неё смотрел, руки к ней тянул, а не нёс службу. Вот отслужишь, женишься, тогда другое дело, хоть ложкой ешь. Ты её построишь, как положено, она будет у тебя ходить строевым шагом, а не отвлекать.

Окно казармы было на втором этаже, через забор видны были кустики и слышны слова типа «ой, что ты делаешь», «ой, не надо» или «не торопись», всякие сопения, стоны и прочее. Когда окно открыто, заснуть невозможно, а днём вся рота квёлая. Окно не закроешь, так душно. И так изо дня в день.

Ну, и загнали нас в лес. Не в летний лагерь, а в лес. В порядке эксперимента.

Офицеры сменялись через неделю, им надо с жёнами побыть, естественно. А у нас все развлечения – кинофильм “Чапаев”. И спортплощадка.

Недели через две, где-то, приехала на мотоцикле молодая жена взводного. Соскучилась.

Она сняла куртку, стащила с головы шлём, махнула головой, чтобы освободить волосы, тоненькая кофточка на груди обтянула бюст. Она провела руками по бёдрам, поправляя обтягивающие брючки. Меня аж заколотило всего. Смотрю, парни стоят с одурелым видом. А тут какой-то идиот чуть не заорал: «Солдаты, баба!»

Всё, трындец! Молодые здоровые парни, больше года не видели живой женщины, уж не говоря о чём-то другом, мигом собрались вокруг. Не считать же женщиной чапаевскую Анку-пулемётчицу. Мы стояли и пялились на неё, пока не подошёл её муж: «Разойтись по местам!» Ну да, как же! Только ротный разогнал нас, да и то…

Все разговоры - только о женщинах, как ни крути, почти всю ночь. Весь день еле ноги таскали. Как сказал врач, эмоциональный шок на сексуальной почве.

Ещё через неделю по какому-то недоразумению нам показали «Утраченные грёзы». Джина Лоллобриджида – это вам не Анка-пулемётчица, не тот, как говорится, секс-эппил. Да и сцена изнасилования, к тому же… Короче, рота выпала из учебного графика на три дня.

Говорят, этот фильм показали в дивизионном клубе. Дивизия лишилась боеспособности на те же три дня. Начальнику политотдела был учинён втык. За недосмотр. А нас решили на недельку свозить в город, поводить к шефочкам, сводить в кинотеатр. Для разрядки. На недельку, а потом опять в лес.

И вот, помню, на привокзальной площади мы выгрузились из машин, построились, и под командой ротного пошли в военгородок. Утро было, часов около пяти. Мы должны были пройти по городу, пока люди спят. Только я не понимаю, почему нас выгрузили у вокзала. Может, чтобы мы слегка адаптировались? Не знаю.

Прошли мы буквально несколько шагов, как кто-то довольно громко сказал: «Ребята, баба!» И всё. Строй мгновенно рассыпался, все стали смотреть, где же она.

Нас вернули в лес в тот же день. А ещё через пару дней перевезли в летний лагерь, как всех.