Михаил Шервуд - Женечка, Женька и Евгеша

Я вскочил: «Да хоть десять, всё равно убью макарона! Отсижу и убью.» Помкомвзвода вздохнул: «Ну и дурак. У тебя есть возможность, если попросишь прощения у него перед строем; ему тоже не мёд, если кто из роты в дисбат, его недосмотр… О, а чё у тебя с погоном?»- «Макарон оторвал, сука паскудная, ещё прощения просить! За что? Ты скажи, за что, за издевательства, да?» Он опять вздохнул. «Видишь, никто не издевается ни над кем. Это армия, она во всём мире такая. Потому что солдата надо приучить выполнять любую команду без рассуждений. Лю-бу-ю. На автомате. Иначе что при этом может возникнуть вопрос: почему я должен сдохнуть, а не Вася, Петя, Коля? А пока ты думаешь, подохнут все остальные. А офицер, он, в принципе, должен быть готов умереть в любой момент. Когда прикажут. Но он сам выбирает свою судьбу. Это в принципе. А так, мы же все люди. Вот такая штука. Я сам через это прошёл. Потому и рукопашкой стал заниматься, что злой был. Ты на старшину полез, а я на площадке пар спускал. А что гоняют, так воспринимай это, как спорт. Ты ж на гражданке занимался, а здесь по-другому, но тоже спорт. Вот. А с погоном, так это хорошо, что он его тебе оторвал. Теперь он должен перед тобой извиняться. Только ты без переборов, тебе ещё служить и служить…» И ещё он говорил о службе, дисциплине, самоуважении, солдатской дружбе, солдатском мастерстве.

Дверь открылась, в проёме возник старшина: «Ну что, Завалишин, он всё понял?» Помкомвзвода кивнул: «Ещё пару минут, товарищ старшина.» Я взвился: «Что я должен понять, Саня?» Он ещё раз вздохнул: «Ну до чего ты тяжёлый человек. Вот слушай. Если на тебя тянет начальник, а ты не чувствуешь вины, смотри ему в глаза и повторяй, как попка: так точно, виноват, простите, исправлюсь, виноват, больше не повторится, виноват. А сам при этом думай: хмырь ты болотный, падла подзаборная, скотина безмозглая. Не заморачивайся. Очень помогает, проверено. Это не я придумал. Прими к сведению. Всё, я пошёл. Тебя сейчас будут ставить в позу для коллективного пользования. Держись, ты солдат гвардии, помни.» И ушёл.

Через пару минут возник старшина. «За мной, да смени гимнастёрку, ты не босяк пока ещё.»

Когда меня «ставили в позу для коллективного пользования», я сказал, что не нарушал никаких положений Устава, что просто слегка не успевал раскатать дорожку, за что старшина бил меня ногами. Засучил рукава и показал синяки. Что старшина оторвал погон мне, советскому солдату, а за это оскорбление убью любого. Что никакой вины за собой не вижу. Что старшина должен извиниться передо мной перед строем, я не хочу возвращаться в роту виноватым без вины.

Дежурный по роте Женечка и помкомвзвода подтвердили: погон старшина оторвал, было, ногами пинал, да. Старшина выглядел плохо, его как скрутило. Меня отпустили.

Построили роту, старшина заявил, что он был неправ и будет рад, если я приму это и пожму ему руку. Слово «извинение» не прозвучало. Помкомвзвода мне кивнул, я пожал руку старшины. Посмотрел ему в глаза и увидел, что на долгое время приобрёл «лучшего врага» в своей жизни. «Ну да и пошёл ты… в это самое место.»- подумал я.

Через пару дней на меня заорал ротный за что - то. И я по совету помкомвзвода старшего сержанта Сани Завалишина, глядя в лицо ротного, сказал: «Виноват, товарищ капитан, исправлюсь, никогда больше не повторится, товарищ капитан, простите, товарищ капитан.» А при этом думал: «Чтоб ты в люке застрял, волк тухлый, олень безрогий, чтоб тебе…» Только ротный был не лыком шит, махнул рукой и ушёл.

А у меня произошёл поворот в мозгах и я понял, что служить, в общем, тяжело, но ужасного ничего в этом нет. Ну, осталось два с лишним года. Ну и что с того! Я что, не гвардеец, что ли?

Приближался Новый год. Моя сестра присылала мне небольшие посылочки – то сигареты, то тёплые перчатки, то тёплые носки. Носки я даже примерить не успел, старшина буквально выхватил их у меня из рук, скомандовал: «За мной!», привёл в каптёрку, вытащил откуда-то небольшую деревянную колоду и изрубил на ней топором мои носки. «Отнеси на помойку,- сказал он, - и чтоб я никогда не видал никаких носков! Перчатки тёмные можно, никаких носков нельзя. Понятно?» Мне ничего не оставалось, кроме как сказать: «Так точно, товарищ старшина, понятно.» И подумать: а чтоб тебе, макарон, пусто было!

Перед Новым годом сестра прислала мне маленькую по-новогоднему украшенную пластиковую ёлочку, несколько малюсеньких свечечек в таких же крохотных подсвечниках, соответствующего размера Деда Мороза и десятка полтора конфет в красочных обёртках. Пока я рассматривал эти дары, подошедшие Женька с Евгешей отняли у меня все подарки: «У нас во взводе куркулей нету, делиться надо. И не у всех такие сёстры.» Действительно, все посылки во взводе распределялись коллективным решением, так что я возражать не стал.