Эндрю Ллойд Уэббер - Снимая маску. Автобиография короля мюзиклов Эндрю Ллойд Уэббера

Невероятно, но Гарри так заинтересовался «Кошками», что решил сам присоединиться к нашему проекту, бросив съемки какого-то крупного фильма.Я подавился. Никогда я даже не смел мечтать о том, чтобы попросить Гарри присоединиться к нашему вест-эндовскому шоу. Но теперь у нас была самая надежная пара музыкальных рук, чтобы привести все в порядок. Тем же вечером чудным образом нашелся и сценарист.

Перед внезапным откровением Тревора мы с ним провели вторую половину января и начало февраля, работая над структурой шоу и порядком, в котором должны идти стихотворения. Мы придумали простую сюжетную линию. Вот вкратце история, которую мы имели к 9 марта 1981 года…

Дело происходит в единственную ночь в году, когда Старый Дьютерономи, предводитель джеллейных кошек, выбирает кота, которые переродится для новой достойной жизни. К сожалению, Макавити, злобный мистический кот, пытается вмешаться в процесс, желая самому стать избранным. Но все заканчивается хорошо, и Гризабелла, отвергнутая отшельница, реабилитируется благодаря исполнению грандиозной лирической песни и возносится на небеса. А Старый Дьютерономи остается и подводит итог стихотворением Элиота о том, что нужно научиться понимать кошку, чтобы правильно обращаться с ней. Если честно, Тревор предлагал также перефразировать стихотворение Элиота «Rhapsody on a Windy Night» для крика души Гризабеллы:

И затем:

Это стихотворение могло бы стать не только основой песни «Memory», но и всей истории Гризабеллы и нашего шоу в целом. Всего лишь изменив «женщину на «кошку», мы бы получили начало линии Гризабеллы, падшей гламурной кошки. Последний стих мы впоследствии не использовали, но он содержит в себе главную идею «Кошек»:

Тревор откопал еще одно стихотворение Элиота, которое, как ему казалось, отлично подходит к нашей истории. Оно содержится в книге «The Dry Salvages» и является одним из многих выражений главной идеи Элиота о памяти и необходимости прошлого. Тревор переделал его, а я сочинил музыку для песни Старого Дьютерономи в начале второго акта:

Тревор не упустил и то, что Элиот обыгрывает слово «ineffable» (несказанный) в конце «Знанья Кошачьих Имен»:

Но ничто из этого не вошло в итоговую версию. В первый день репетиций мы находились на том же этапе поиска сценариста, на каком были еще в середине февраля, когда Тревор ошарашил нас своим признанием. Дела обстояли бы так же и на второй день, если бы в предыдущие выходные не вмешалось само провидение. В субботу вечером перед репетицией я должен был появиться на телешоу Майкла Паркинсона. Я очень хотел избежать этого, потому что не знал, о чем говорить. Слава богу, я все же пошел.

Шоу Паркинсона шло на британском телевидении по субботним вечерам и записывалось накануне трансляции. Но в этот раз что-то поменялось, и шла запись двух шоу подряд. Я участвовал во втором. Одним из гостей на первой записи был Ричард Стилго. Он стал местной знаменитостью после своего выступления на телешоу Би-би-си «That’s Life». Он садился за фортепиано (этот негодник еще и первоклассный музыкант) и мгновенно сочинял стихи на любую тему, предложенную зрителями. Результат неизменно получался остроумным и ловко срифмованным. Этот же трюк он повторил на шоу Паркинсона.

Не припомню, чтобы еще когда-нибудь я на такой же скорости летел в чужую гримерку. Не хочет ли он стать спасителем наших «Кошек»? Ричард был заинтригован. Он согласился встретиться со мной, Тревором и Кэмероном в Чизике в первый день репетиций.После долгого объяснения того, что нам нужно, Тревор передал Ричарду все свои «каракули», а мы с Кэмероном рассказали о его идее для главной песни. На следующий же вечер нас ждал целый ворох стихов Ричарда для первого номера «Jellicle Songs for Jellicle Cats». Тревор мычал, ахал и хотел внести изменения и втиснуть некоторые из своих «каракулей», но в результате на третий день у нас уже был готов первый номер.