Питер Мейл - Мои двадцать пять лет в Провансе

Следом за ними, с ножом и вилкой наготове, приходили те, кто дает материал про еду. Они намеревались осветить темы ресторанов и всего съедобного, о чем мне довелось написать. Найти предмет, увлекательный для нас обоих, было заметным облегчением, и, естественно, такие беседы проходили за обедом, что делало их еще приятнее. Мне они нравились, даже если меня силком тащили на кухню делать комплимент шеф-повару.

Интересно было наблюдать за впечатлением, которое визиты английских репортеров производили на поваров и владельцев ресторанов, где мы с Дженни были завсегдатаями. Эти заведения относились к разряду самых обычных, из тех, что не гонятся за очередной мишленовской звездой, – простые деревенские рестораны, которые мы посещали довольно часто. Но повара были польщены и поражены, что журналист проделал столь долгий путь из самой Англии, чтобы отведать их кухню. До сих пор после обеда мне вполне могут подать рюмку водки marc за счет заведения в благодарность за мой вклад в увеличение числа британских клиентов.

Забавный случай произошел с редактором спортивного раздела небольшой пригородной газеты в Суррее, процветающего графства неподалеку от Лондона. Виды спорта, освещаемые газетой, отражали предпочтения состоятельных читателей, публики в основном средних лет: гольф (конечно!), теннис, а также древняя и почтенная игра в шары. В английские шары играют на идеально подготовленном поле с зеленой травкой важные дамы и господа в белых костюмах. Нечто прямо противоположное футболу.

Спортивный редактор, прибывший во Францию, дабы оценить здешние поля для гольфа, услышал, что boules , французский вариант игры в шары, очень популярен в Провансе. И, почувствовав возможность добыть интересный материал для своей газеты, приехал к нам из Ривьеры для сбора информации. Я рассказал все, что знал: игру эту изобрели в Провансе, где она называется петанк (происходит от окситанского слова петанка , что значит «вросшие в землю ноги»), изложил правила, насколько я их помнил. Этого оказалось недостаточно, редактор захотел посмотреть игру. Мы договорились встретиться вечером в соседней деревне, где, как я полагал, можно будет увидеть все своими глазами.

Важным дополнением к любой приличной площадке для boules является кафе. Там утомленные игроки могут подкрепиться, а зрители с удобством наблюдать с террасы за разворачивающимся действом. Эта традиция восходит к началу XX века и существенно увеличивает популярность игры.

Когда мы оказались на месте, суррейский журналист пришел в ужас, увидев terrain , игровое поле, представляющее собой прямоугольники утрамбованной земли и щебня. «Они играют на этом ? – с удивлением воскликнул он. – Как же они смогут определить, куда покатится шар?» К счастью, мне не пришлось отвечать, потому что игра как раз началась и журналист сразу понял, что здесь требуются совсем иные умения по сравнению с теми, что демонстрируются на гладкой суррейской травке.

Чем дальше, тем ему становилось интереснее. Он был восхищен изящными бросками игроков, долгим дугообразным полетом шаров и беспощадной точностью, с которой шары бомбардировали своих соперников, приземлившихся слишком близко к маленькому шарику под названием кошонет. Журналист узнал много ценного.

Но самое интересное я приберег напоследок. И поведал ему, что традиционно при счете 13:0 проигравший должен поцеловать барменшу пониже спины. «Боже мой! – отреагировал он. – Такого в Суррее не дождешься!»

Другим следствием моих интервью британской прессе был поток писем, которые мне начали присылать читатели, – сотни писем, и я их все сохранил. Чаще всего люди писали, как им понравилась моя книга, и с их стороны это было очень мило. Но некоторые читатели в страшном возмущении, однако без каких бы то ни было доказательств, упрекали меня в уничтожении Прованса. Я отправлял им ответные письма с вопросом: как же именно я его уничтожил? Единственное объяснение, которое имеет смысл здесь процитировать, следующее: «Ваша книга валяется в каждом туалете Уилтшира».

Над таким комментарием можно было бы просто посмеяться, но появились и другие, не столь своеобразные обвинения, к которым я попытался отнестись серьезно, но вскоре понял, что они сделаны с позиций редкостного невежества. К примеру, один критик, которому я ответил, признался, что за пять лет побывал в Провансе дважды и провел там в общей сложности десять дней. Но он все равно был уверен, что Прованс мною уничтожается, потому что цена за чашку кофе в его любимом кафе возросла на десять сантимов.