Георгий Данелия - Безбилетный пассажир [litres]

– Ну, это не факт, – сказал я. – Я вот не принимал и не принимаю. Ну, что ты отвернулся?

– Георгий Николаевич, – сказал парень, – если честно – ну какой вы режиссер!

И он мне поведал, что он еще окончательно не решил стать режиссером. Потому что, может быть, он поедет в Индию и станет там буддистом. «Господи, – подумал я, – сколько мусора у парнишки в голове»!

После работы в нашей съемочной группе его взяли на «Грузию-фильм». Он работал помрежем, ассистентом режиссера, иногда снимался. Я его видел в детективе Тито Калатозова, сына Михаила Калатозова, – там наш парень играл какого-то заросшего бородача.

Года через три в моей московской квартире раздался звонок. Открываю. Стоит аккуратный молодой человек, по виду – молодой дипломат: в костюме, белой рубашке, при галстуке и коротко стриженый. Тот самый парень. Приехал поступать во ВГИК и хотел бы со мной проконсультироваться.

– А это вам, – он поставил на стул коробку с бутылками дорогого коньяка. – Папа просил передать!

– Консультироваться приходи, – сказал я. – А это забери.

Вернул ему коробку, и парень пошел вниз по лестнице. Не успел он спуститься на два пролета, как на моем этаже остановился лифт и из него вышли Бондарчук и чешский посол. А у меня ни грамма выпивки!

– Эй! – крикнул я парню, – подожди!

Догнал его и взял пару бутылок. Это была первая и единственная взятка в моей жизни.

– Завтра заходи, я верну.

Но он не пришел. И больше я этого парня не видел. Слышал, что во ВГИК он поступил, но не доучился и вернулся в Тбилиси. А еще мне рассказали, что через какое-то время он стал священником, служил в приходской церкви. А потом взял на себя чужую вину в серьезной политической истории (об этой истории я говорить не буду – слишком болезненная для многих тема). И его расстреляли.

Уж лучше бы он в Индию тогда уехал, голубоглазый…

Фильм «Не горюй!» первым, как всегда, смотрело ОТК. Сдавала фильм звукооператор Инна Зеленцова. Вышла после просмотра и сообщила:

– Минервин сказал, что картина гениальная.

Приятно. Минервин – опытнейший звукооператор.

И дальше всем фильм нравился. Не понравился только троим: одной красивой художнице (она полюбила меня за смелость после фильма «Тридцать три», а после «Не горюй!» разлюбила) и двум кинорежиссерам – Леониду Гайдаю и Сергею Параджанову.

С Гайдаем я дружил. Мне нравилось то, что он делал. У Леонида Гайдая был особый дар. Его иногда обвиняли в том, что он ничего нового не придумывает, только берет и использует трюки немого кино, – но многие пробовали использовать трюки немого кино и ни у кого, кроме Гайдая, ничего путного не получилось.

Гайдай мне после просмотра в Доме кино сказал, что я зря смешал два жанра. Если бы у меня в фильме люди не помирали, могла бы быть хорошая комедия.

Сергей Параджанов позвонил мне и спросил, где можно посмотреть «Не горюй!» – ему интересно, как я французский материал в Грузию перенес. Я заказал в монтажной маленький зал, и мы с Сергеем посмотрели фильм вдвоем. Потом он долго молчал, молчал… И высказался:

– Ты не расстраивайся. Каждый художник имеет право на неудачу.

А я и не расстроился. Не должен был фильм «Не горюй!» понравиться Параджанову: он совершенно по-другому мыслит.

Зато следующий мой фильм, «Совсем пропащий», Параджанов вознес до небес. Он утверждал, что это шедевр, подарил мне икону и ковер (он вообще любил одаривать). И сказал, что сам, своими руками сделает приз для этого фильма. Начал делать приз, но не успел – попал в тюрьму. Когда он вышел оттуда, и мы встретились, первое, что он сказал:

– Я твой должник, за мной приз.

Медаль “Амаркорд”.

Мы с Сергеем Параджановым.

Я сказал, что не надо. В прошлый раз он стал его делать и попал в тюрьму, значит, приз – плохая примета.

В девяносто первом году я был на фестивале в Римини с картиной «Настя». Картина шла вне конкурса и на заключительной церемонии я сидел спокойно – никаких наград моему фильму не полагалось.

Вдруг на сцену выходит мой друг, знаменитый сценарист Тонино Гуэрра и начинает что-то говорить по-итальянски. Сначала я услышал «Феллини», потом – «Параджанов», потом – «Данелия гранда реджиста». А потом все зааплодировали, и Тонино вызвал на сцену меня, вручил какую-то коробочку и попросил, чтобы я ее открыл и показал залу. Я открыл и показал. И все снова зааплодировали. В коробочке был маленький серебряный медальон: Дева Мария.