Александр Дзасохов - Как много событий вмещает жизнь

Шквал критики нарастал. Слово предоставили министру культуры Белоруссии Вальковичу. Он начал с резкого осуждения деятельности кооперативов, которые скупали в магазинах товары народного потребления и перепродавали втридорога, чем провоцировали рост цен. Министр культуры обрушился и на бывшего члена Политбюро Яковлева – за его афоризм: «Все, что не запрещено, то разрешено».

«Общество стремительно делится на богатых и бедных, – продолжал Валькович, – а Яковлев и Медведев, развалив все внутри страны, теперь перебрались в Президентский совет, где занимаются внешней политикой».

Съезд Компартии Белоруссии продолжался пять дней. И все время острые дискуссии. В моих архивах и записных книжках осталось большое количество заметок. В Минске я получил существенно большее знание о положении дел на местах. Благодарен тогда и сейчас всем политикам и народу Белоруссии, что, несмотря на сложные обстоятельства того времени, они очень достойно и ответственно судили о судьбе Советского Союза и его народа.

На пост первого секретаря Компартии Белоруссии было выдвинуто пять-шесть кандидатур. Но потом в списках для голосования осталось двое – Бровиков и Малофеев.

В.И. Бровиков был яркой личностью. В Белоруссии всегда гордились тем, что советским послом в Польше, особенно в послевоенные годы, традиционно назначали кого-то из политических деятелей этой республики. Это не считалось ни изгнанием, ни отдалением. Напротив, всегда рассматривалось как проявление особого доверия к Белоруссии, ее руководству. До работы в Польше Бровиков был Председателем Совета Министров БССР, а еще раньше возглавлял Витебский обком КПСС, работал секретарем ЦК КПБ по организационным вопросам. Словом, видный, достойный, очень волевой человек. Многие на съезде его поддерживали. Но передо мной стояла задача содействовать продвижению Малофеева.

Незадолго до поездки в Белоруссию я слышал выступление Бровикова на Пленуме ЦК КПСС. Его критика перестройки была тотальной. По всем направлениям. Сегодня, кажется, лучше понимаю его. Скорее всего, находясь в Польше, он увидел, к каким крайностям может привести непредсказуемое течение политической жизни, радикальные перемены в экономике. На его глазах Польская объединенная рабочая партия вступила в полосу серьезнейшего кризиса, ее руководитель Эдвард Герек лишился влияния в государстве, потерял пост в партии. И хотя в своих рассуждениях Бровиков не ссылался на польский опыт, он, вероятно, пытался оградить советскую компартию от повторения ошибок, аналогичных тем, которые совершались у него на глазах в Польше.

Не исключаю, что на том съезде Бровиков мог бы стать первым секретарем Белорусской компартии. Не последнюю роль в решении большинства делегатов, отдавших предпочтение Малофееву, сыграло состояние здоровья советского посла в Польше. В то время Бровиков был тяжело болен. Это особенно бросилось в глаза, когда он поднимался на трибуну.

Перед завершением съезда слово предоставили мне. Я поблагодарил Соколова за многолетний труд. Отметил, что перестройка действительно столкнулась с большими трудностями, которые вначале невозможно было предвидеть. Переход от командной экономики к рыночным отношениям оказался невероятно трудным. Аналогов реформирования такого рода в мировой практике не существовало. Пояснил отношение ЦК КПСС к свободе печати. Принцип партийности сохранился только для газет и журналов, принадлежащих КПСС. Я знал, что немало делегатов считают свободу прессы «чрезмерной». И не рассчитывал на их позитивную реакцию. Когда сказал, что партия отныне не командует, как прежде, прессой, зал недовольно загудел. Такую реакцию можно было понять. Оппозиционные СМИ не работали на консолидацию общества. Но в то же время ограничение свободы печати означало бы возвращение к временам, когда информация строго дозировалась, зависела от цензуры. Возвращение к старой практике было немыслимым.

По-человечески тронула сцена передачи дел одного секретаря другому. Уходящий не затаил обиду, победитель не проявил подчеркнутого превосходства. Эту искренность я почувствовал, когда мы втроем встретились после окончания съезда, вечером, в неформальной обстановке. Лишний раз убедился, что товарищеские отношения в партии не просто расхожая фраза. Не всегда и не все готовы переступить через них ради эгоистических соображений.

На следующее утро, перед отлетом в Москву, встречался с идеологическим активом. Вопросов задавали много. Чувствовалась определенная растерянность, желание получить конкретные установки – как действовать в непривычных условиях. При этом в вопросах не сквозило желание подловить на противоречиях. Люди действительно хотели разобраться в политических проблемах, посоветоваться, выработать продуманную позицию. Хотя дискуссия была острой, она проходила в доброжелательной атмосфере.