Ольга Ярикова - Юрий Поляков. Последний советский писатель

Так бы оно и случилось, если бы Шумилина не начала раздражать, как говорят в комсомоле, «незадействованность» зала.

Терпение краснопролетарского руководителя лопнуло, когда он увидел, как один парень в пятом ряду просто-напросто спит, уперев в переднее кресло оплетенные набухшими венами руки и положив на них черную кудрявую голову. Шумилин обернулся и поинтересовался у Ноздрякова, кто этот спящий красавец.

— Где? A-а… Бареев, наладчик из упаковочного цеха. В прошлом году после ПТУ пришел… Сейчас разбужу!

И когда на трибуне сменялись выступающие, майонезный лидер громко и ядовито заметил:

— Бареев, спать нужно дома, а не на собрании!

Наладчик вскинулся, обвел зал красными, непроснувшимися глазами, опомнился наконец, встал и извинился. Тут бы Ноздрякову успокоиться, но его, как и древних римлян, погубило излишество.

— Стыдно, Бареев! — возвысил он карающий голос. — Перед товарищами стыдно, перед районным комитетом стыдно!

— Ну хватит уже, — раздражаясь, огрызнулся парень.

— Ладно, садись. Мы потом с тобой поговорим!

— Почему же это потом? — вдруг резко спросил Бареев, и первый секретарь заметил, что у него по-хорошему упрямое лицо. — А мне не стыдно! Я третьи сутки с линией колупаюсь. Но даже если бы я трое суток подряд дрых — все равно бы на вашем собрании заснул! Это — трепология какая-то, а не собрание!

Зал очнулся.

Головко забыл про терзавшую его большую государственную мысль и оторопел. Лешутин подался вперед. Шумилин почувствовал спиной, как похолодел Цимбалюк. Ноздряков утратил родную речь.

— Отчетный доклад, — кипел наладчик, — фигня! «Мы подхватим! Мы оправдаем! Мы еще выше поднимем!..» Чего же не поднять? От слов не надорвешься. Ноздряков целый день по цехам бегал, кудахтал: из райкома приедут, из райкома приедут! Вот и хорошо, что приехали, — пусть послушают. У нас половина молодежи в общаге живет, прямо за воротами. Занимается комитет общагой? Не занимается. Про совет общежития, в котором я сам якобы состою, только здесь на собрании и услышал. Нам три тысячи на спорт выделено, а завком на эти деньги уже который год новогодние вечера устраивает. А в результате получается: ребята у нас работают, пока прописку не получат…

— Правильно! Крышу в общаге почините! — вскочил парень из дальнего угла, и с его колен посыпались карты. — Дайте мне сказать!..

И тут началось.

— Веди собрание! — сквозь шум голосов прокричал Вале посеревший Ноздряков.

— Сам веди! — огрызнулась она.

— Да они как с цепи сорвались! — с возмущением повернулся к секретарю парткома Головко.

— Не буди лихо… — усмехнулся Лешутин.

Владимир Куницын подчеркивал, что Поляков много сделал для размифологизации армии, комсомола и педагогики, и, «может быть, одним из первых советских прозаиков он пытался превратить эти не очень-то заманчивые для других писателей темы — в бестселлеры». Надо сказать, что ему это несомненно удалось.

Если повесть «ЧП…» в чем-то и выдает начинающего прозаика, то в ней заложено уже много такого, что определит авторский стиль позднего Полякова. Один из коронных приемов — «говорящие» фамилии героев. Шумилин, с одной стороны, фамилия солидная, подразумевающая степенность и значительность, а с другой — содержащая коннотацию со знаменитым «шумим, братец, шумим». Но кто бы стал тогда, в 1985-м, швырять в автора камни за такую почти неуловимую и недоказуемую шалость?

На острые актуальные и трудовые темы современники Полякова писали свои произведения неким усредненным, маловыразительным языком. Такими были романы «Изотопы для Алтунина» Михаила Колесникова, «Знакомьтесь, Балуев!» Вадима Кожевникова, «Грядущему веку» Георгия Маркова, «рабочие» романы Анатолия Приставкина… Сложная работа со словом, вербальная игра считалась привилегией авторов фрондерствуюших или отстраненных от социальной проблематики: Юрия Казакова, Георгия Семенова, Андрея Битова, Фазиля Искандера, Юрия Коваля, Владимира Войновича, Василия Аксенова, Владимира Орлова. И вдруг появился автор, который, обратившись к «правильной», комсомольской теме, предложил неожиданные социально-нравственные акценты, построил текст на иных принципах: словесной игре, активном использовании профессионального сленга, ироническом переосмыслении священных идеологем, наконец, язвительной живости повествования, отсылающей читателя скорее к сатире 1920-х — к Булгакову, Катаеву, Ильфу и Петрову, нежели к прозе развитого социализма. Правда, критика, искавшая новизну и остроту исключительно у экспериментаторов, уже публиковавшихся в журналах (Валерия Нарбикова, Андрей Яхонтов, Татьяна Толстая, Вячеслав Пьецух, Александр Белай, Сергей Бардин и др.), в «ЧП…» этого новаторства не заметила. Зато заметил и оценил читатель, свободный от групповых пристрастий и предубеждений.