Константин Писаренко: Елизавета Петровна

Кстати, именно Меншиков после кончины 18 июня 1716 года царевны Натальи Алексеевны фактически исполнял обязанности воспитателя цесаревен и неплохо с ними справлялся. Могущественный сановник стал для подраставших девочек вторым отцом, а его близкие — второй семьей {4} 4 См.: Сборник РИО. Т. 15. СПб., 1875. С. 243; Т. 49. С. 57, 58; Берхгольц Ф. В. Указ. соч. // Юность державы. М., 2000. С. 243, 258–260; Долгова С. Р., Лаптева Т. А. Повседневные записки делам князя А. Д. Меншикова. 1716–1720, 1726–1727 гг. // РА. Вып. 10. М., 2000. С. 46. . Следовательно, юная Елизавета за долгие годы досконально изучила характер Александра Даниловича и имела ясное представление как о сильных, так и о слабых его сторонах. Наконец, центральное действующее лицо российской политической сцены — император Петр Алексеевич. У всякого великого человека непременно есть своя ахиллесова пята. Имелась таковая и у царя-реформатора, и бывшая «четверная лапушка» о ней конечно же ведала. 5 февраля 1722 года государь известил подданных об изменении порядка престолонаследия. Манифест о праве монарха назначить преемника по собственному усмотрению недвусмысленно свидетельствовал, с одной стороны, о его желании изменить традиционный порядок престолонаследия, с другой — об отсутствии у главы государства подходящей кандидатуры. Ведь царь желал завещать трон преемнику, а о преемнице даже не помышлял {5} 5 См.: Полное собрание законов Российской империи (далее — ПСЗРИ). СПб., 1830. Т. 6. С. 496–498. .

Елизавете Петровне в ту пору как раз исполнилось 12 лет (по тогдашним понятиям она достигла совершеннолетия и ее можно было выдавать замуж), и она только-только заинтересовалась политической историей. Два года — срок вполне достаточный, чтобы разобраться в азах нового увлечения и составить собственное представление о «профессии» государя. Учитывая то высокое положение, какое занимала Елизавета Петровна, вопрос, быть или не быть русской царицей, для нее не был праздным. К тому же ее не мог не вдохновлять пример тетки Софьи Алексеевны, семь лет (1682–1689) управлявшей Россией за спиной братьев-царей Иоанна и Петра. Да, Петр I видел в дочерях не наследниц, а невест, рассчитывая с их помощью заключить выгодные династические союзы. Чего бы ни желала сама Елизавета, ей пришлось бы покориться отцовской воле и забыть о всяких амбициях. Однако господин Случай осенью 1724 года неожиданно сыграл на руку принцессе и предоставил шанс раскрыться таланту, которым природа ее наделила.

Поздним вечером 8 ноября майор гвардии Андрей Иванович Ушаков арестовал камергера императрицы Екатерины Алексеевны Виллима Ивановича Монса. Вместе с ним под следствием оказались родная сестра придворного Матрена Ивановна Балк и наиболее верные его слуги. Хотя арестант и числился с мая того года обыкновенным камергером, а прежде камер-юнкером императрицы, де-факто он управлял всем двором и хозяйством супруги Петра Великого и обладал значительным влиянием. Разумеется, кристальной честностью молодой немец не отличался, брал взятки и подчас тратил небескорыстно казенные средства. Формально именно за это 16 ноября, спустя всего неделю после ареста, его и обезглавили у здания Сената. В эту причину конечно же никто не поверил, и по столице немедленно разнесся слух, что жестокость кары обусловлена «другими соображениями» — альковными. Мол, Монс и царица состояли в интимной связи, государь благодаря доносу интрижку разоблачил и жестоко расправился с придворным, наставившим ему рога.

Данная версия возникла сразу, легко завоевала симпатии публики и до сих пор считается истинной, приобретя канонический вид в монографии М. И. Семевского «Царица Катерина Алексеевна, Анна и Виллим Монс» {6} 6 См.: Семевский М. И. Царица Катерина Алексеевна, Анна и Виллим Монс. СПб., 1884. С. 193–195. . Однако голштинский камер-юнкер Ф. В. Берхгольц зафиксировал в дневнике 10 ноября 1724 года: «Поутру Остерман приезжал объявить герцогу по секрету, что император, наконец, твердо решился покончить дело Его Высочества и что обручение должно совершиться в Катеринин день». Как-то странно отреагировал Петр Великий на измену жены — не побил, не обругал, не поссорился и даже не обиделся, а обсудил с ней необходимость как можно быстрее обвенчать одну из дочерей с герцогом Гольштейн-Готторпским и приурочил обручение молодых к 24 ноября — дню именин жены.

Семевский, к сожалению, питавший слабость к версии о предательстве великого человека любимой женщиной, подгонял под нее свидетельства источников. В итоге чрезвычайно важная информация Берхгольца удостоилась поверхностного комментария: императрица сумела оправдаться в глазах Петра, который на радостях пожелал обручить дочь с немецким принцем. И это менее чем через сутки после ареста Монса! За что же тогда казнили камергера? Неужели действительно за взятки?!