Джон Шиффман - Операция «Шедевр»

Кандела согласился, но по своим причинам.

— Да, одна из моих любимых. Тут люди занимаются сексом. Il faut jouir de la vie — надо наслаждаться жизнью, разве нет?

Он стал бродить туда-сюда по комнате, рассказывая о продаже первой партии картин колумбийскому наркоторговцу.

— Они заплатили в евро, огромной кучей мелких купюр.

Я старался его разговорить, пока разглядывал картину.

— Огромной кучей, значит?

— Ой, да. Вся задняя часть внедорожника была забита.

Все рассмеялись.

Я понес картину в самый темный угол комнаты. Кандела пошел за мной, заинтересовавшись моим осмотром.

— Ей четыреста пятьдесят лет, — сказал я, присвистнув. — Написана на доске, а не на холсте.

Кандела кивнул. Он-то, конечно, нисколько не сомневался в ее подлинности и, казалось, терял бдительность.

— Правильно, что проверяете товар. Вы, наверное, решили, что мы можем распространять подделки: сделать с десяток копий и продать десяти разным людям. — Расхаживая по комнате, он хвастал своими подвигами. — Я слов на ветер не бросаю. Уже восемнадцать лет граблю банки и обворовываю музеи, и меня еще ни разу не поймали.

— Не шутите? — произнес я, изобразив удивление.

Он расхохотался.

— Все знают, что это я. Когда пропадают картины, меня арестовывают, но доказательств нет. В газетах пишут, что это не я! Я на такую сложную работу не способен. А вот вам и опровержение, — он указал на картину, — и, если что, мне конец. Именно поэтому я боялся прийти с большой картиной.

Он оглядел комнату и снова сосредоточился на мне. Я все еще стоял, нагнувшись над картиной.

— Итак, — спросил он, — вы довольны?

— М-м-м.

Кандела не умолкал: он предлагал мне работу.

— Вы будете трудиться на меня, и я буду платить вам очень, очень хорошо.

Я не сводил глаз с картины. Он попробовал еще раз.

— В сентябре у меня будет четыре Ван Гога и один Рембрандт.

Я насторожился.

— В самом деле? Четыре Ван Гога?

— Я еще не взял их. — Как только он это произнес, я увидел, что испанский агент поднял трубку. Я придвинулся вместе с Брейгелем к кровати.

Повернувшись к испанскому агенту, я произнес кодовое слово.

— Это подлинник.

Он что-то сказал в трубку.

Через считаные секунды открылась дверь соседней комнаты, и оттуда ворвалась команда в черном обмундировании, размахивая автоматами. Кандела вскрикнул, и люди в черном навалились на него, дубася по мягкому месту. Прикрывая Брейгеля своим телом, я отскочил в сторону и перекатился на край кровати, крича:

— Bueno hombre! Хороший мальчик! Bueno hombre! Не стреляйте!

Лежа на полу, я морщился, пока испанцы избивали Канделу.

Внизу полиция взяла Флореса, ждавшего во внедорожнике с девятью другими работами. Позже правоохранители забрали оставшиеся картины из пляжного домика колумбийского наркодилера.

Мотыка и Джи улетели домой, а я задержался, чтобы помочь придумать легенду для защиты своего источника.

Меня назвали агентом ФБР, а двое «телохранителей» в моем гостиничном номере — Мотыка и Джи — по легенде были русскими и звались «Иван» и «Олег». В суматохе и спешке при задержании полиция якобы по ошибке арестовала меня, позволив Ивану и Олегу ускользнуть. Она планировала слить эту историю испанским СМИ.

Когда все бумаги были оформлены и легенда продумана, я вышел побродить душным мадридским вечером и несколько минут поболтал с Донной по мобильному телефону. Через несколько кварталов я нашел скамейку и сел. Развернул сигару Partágas и закурил.

Пуская дым, я наблюдал за парочкой, прогуливающейся мимо газетного киоска. Гадал, что напишут завтра в заголовках. Потом я вспомнил, что Копловиц завещала картины государству. Когда-нибудь эти работы Гойи, Фудзиты, Писсарро и других художников будут висеть в Прадо, самом знаменитом музее страны. На душе стало спокойнее. Я был доволен.

Я думал о том, как воспримут это дело дома. Конечно, будет фурор в ФБР и в СМИ. Мадридское дело должно было стать новой главой в моей карьере и борьбе бюро с преступлениями в сфере искусства. Я в этом не сомневался. Теперь я верил, что мы можем прилететь куда угодно в любое время на поиски бесценных произведений. Мы можем действовать, даже если украденное не принадлежит американцам. И протянуть руку помощи через океаны и границы — и ее примут с благодарностью.

Я откинулся на скамейке, вытянул ноги, и ощутил блаженство. Так я и сидел, пока окурок тонкой кубинской сигары не опалил мои пальцы.