Джон Шиффман - Операция «Шедевр»

Я уже читал досье французской полиции и хорошо знал эту историю. Но, когда Патрик рассказал свою версию, я восхитился его хитростью и безрассудством.

Делая одолжение Пьеру, я начал настаивать на Сислее и Моне. Найти их было важнее остальных, потому что они были собственностью французского правительства и предоставлены взаймы музеем Орсе в Париже. Брейгель принадлежал городу Ницца и стоил меньше.

Переговоры начал Патрик, оценив картины в сорок миллионов долларов. Я сказал, что он сошел с ума, все они стоят на легальном рынке не более пяти миллионов, а это значит, что на черном рынке им цена пятьсот тысяч. Мы торговались больше полутора часов в отвратительном номере с грязными шторами и спертым от сигаретного дыма воздухом. Кондиционер не работал, а потолочный вентилятор я включить не решился, боясь, что он испортит скрытую камеру и микрофон.

Патрик был агрессивным переговорщиком, и я оказался в необычной ситуации. В других случаях — с Рембрандтом в Копенгагене, головным убором легендарного воина апачи Джеронимо в Филадельфии, картинами Копловиц в Мадриде — я мог предложить любую сумму, зная, что мне не придется отдавать купюры. Но тут была вероятность, что придется попрощаться с деньгами за картины из Ниццы, — если мы будем почти уверены, что это приведет к картинам из музея Гарднер .

К вечеру Патрик снизил цену до трех миллионов. Ему не терпелось заработать. Он спланировал это великое ограбление, осуществил его, и теперь ему всего-то нужно показать четыре красивые фотографии, из-за которых он мог загреметь обратно в тюрьму. Он сказал, что оставил картины из Ниццы во Франции и приехал только поговорить. Но что, если он лгал? Что, если картины у него с собой? Соблазнит ли его мешок с наличными? А как насчет картин из музея Гарднер?

Я решил попробовать пару вариантов.

А если я отдам Патрику пятьдесят тысяч долларов на месте за четыре картины из Ниццы, а остаток — после того, как продам их? Я пообещал Патрику: если не продам, то верну ему картины, а пятьдесят тысяч долларов он сможет оставить себе. Он отказался.

— Ладно, — сказал я, — а если я дам пятьдесят тысяч долларов только за Моне и Сислея? Тогда остальные будут у тебя, пока я пытаюсь продать первые две.

Патрик снова отказался.

Я пошел ва-банк. На случай, если Санни солгал и Патрик имеет доступ к картинам из музея Гарднер, я выдвинул свое предложение. Я указал на друзей из Майами, сидевших на кровати, и заявил Патрику, что у них в порту пришвартована яхта, готовая переправить картины во Флориду.

— Итак, — подытожил я, — Санни знает, что у меня на счету в банке есть тридцать миллионов долларов. Деньги будут переведены, как только я получу Вермеера, Рембрандта и другие картины из Бостона. Так что, пока я здесь, почему бы нам не заключить и эту сделку тоже, а потом перенести все картины на яхту?

Санни молчал, отвернувшись от нас обоих. Патрик перешел с французского на английский:

— Ты хочешь Вермеера? Я достану тебе Вермеера.

— Ты можешь его достать? — спросил я.

— Нет проблем, — уверенно сказал он. — Я могу достать все, что захочешь. Я найду тебе Вермеера. Их полно. — Он предлагал украсть для меня картину.

— Нет, не нового — это слишком опасно, — сказал я. — Мне нужен тот, что давно числится пропавшим.

Патрик кивнул.

— Я продам тебе картины из Ниццы. А потом мы поговорим с Санни.

— Ладно, — сказал я. — Договорились.

Итак, Патрик не мог достать картины из музея Гарднер. Я надеялся, что Санни решил проверить меня при помощи этой сделки. Если я завоюю его доверие, у нас еще есть шанс.

Мы с Патриком торговались еще час и наконец остановились на ориентировочной цене — чуть меньше трех миллионов долларов за все картины из Ниццы.

Патрик затянулся сигаретой. Он выпустил дым из уголка рта в сторону переводчика. Потом произнес по-английски:

— Боб, очень важный момент. Мы хотим, чтобы все было по-тихому. Понимаешь?

— Понимаю.

— Чтобы никому ни слова.

— Silencieux [35] Молчок ( фр .). , — сказал я.

— Voilà [36] Вот-вот ( фр .). , — сказал Патрик и потушил сигарету.

После встречи в Барселоне я больше никогда не видел ни Санни, ни Патрика.

Мы говорили по телефону условным шифром, но, как только определились с ценой, я попросил их продумать логистику вместе с агентами ФБР под прикрытием из Майами. Я объяснил, что моя специальность — финансы, а не контрабанда.

Четыре месяца спустя, когда Патрик и его друг из Франции приехали к Санни на юг Флориды, я сказал им, что слишком занят и не могу с ними встретиться. Мои коллеги в Майами устроили для Санни, Патрика и их друзей последнюю вечеринку на борту «Пеликана» и назначили окончательную передачу картин из Ниццы на июнь в Марселе. Французы по-прежнему не разрешали мне или кому-то еще из ФБР находиться под прикрытием в Марселе, а Санни не желал встречаться ни с кем, кроме меня. К счастью, теперь делом командовал Патрик, а он был настолько глупым и отчаянным, что согласился иметь дело с моим покупателем в Марселе — разумеется, агентом SIAT, сотрудником французского отдела секретных операций.