Неудивительно, что наш хор пользовался успехом. Нас постоянно куда-то приглашали, не было ни одной концертной площадки в городе, где бы мы ни выступали. Постоянный репертуар хора представлял весь спектр мировой хоровой музыки. На концерте мы исполняли обычно до двадцати произведений: «Попутная песня» Михаила Глинки, «Марш нахимовцев» Василия Соловьева-Седого, «Мелодия» Дмитрия Шостаковича из кинофильма «Овод», «Мелодия» Кристофа Глюка, «Оратория» Георгия Свиридова на слова Владимира Маяковского, несколько произведений Вольфганга Моцарта и Йозефа Гайдна. Еще столько же произведений имелось у хора для разных случаев.
Настоящим приключением для нас стала запись фонограммы к фильму «Учитель пения» с Андреем Поповым в главной роли. Песню «У нас вчера пропал щенок» в нашем исполнении я до сих пор время от времени слышу по радио.
Каждый год в день памяти Александра Пушкина, 10 февраля, смешанный хор мальчиков и юношей училища приходил в музей поэта на набережную Мойки, 12.
В этот день в доме Пушкина собирались знаменитые поэты, писатели, артисты, ученые: Булат Окуджава, Белла Ахмадуллина, Дмитрий Лихачев, Михаил Козаков, Сергей Юрский.
Нас тихонько проводили на лестницу черного хода, которую не было видно из комнат, и мы, затаив дыхание, ждали. Ровно в 2 часа 15 минут, когда остановилось сердце поэта, неожиданно для собравшихся гостей мы начинали петь «Векую прискорбно» Дмитрия Бортнянского. Это было потрясающее мгновение. Магия места, момента, искусства. Не знаю, кто это придумал, но каждый раз на протяжении нескольких лет, пока я ходил на черную лестницу пушкинской квартиры, душа трепетала. Это была высокая нота и для нас, и для гостей.
Но не все в нашей жизни было столь гармонично. В октябрьские праздники приходилось петь другие песни — «Саласпилс» Кузинаса и казахскую народную песню «Красный мак». Последняя звучала так:
Калды май, керки май, Гюль кяшты алабхай. Туалып, туанып.
Акаптэр юшати, Сытолы кюшаги, Шарыктап, колыптап.
Я любил весь ритуал, связанный с концертами хора. Перед выступлением мы шли в гардеробную комнату, очень красивую, с деревянными стенами и деревянной галереей — видно, прежде там размещалась библиотека, где переодевались в концертные костюмы. У каждого были черные брюки, черные ботинки, бархатная куртка, белая рубашка и узкий красный галстук. Галстуки «Секрета» — это мое воспоминание о хоре.
После концерта ритуал повторялся в обратном порядке, мы аккуратно вешали костюмы на место. Как правило, выступления были вечером, поэтому Федор Михайлович торжественно объявлял:
— Завтра к третьему уроку.
Мы ликовали, утренних репетиций не будет!
А еще после выступления выносили огромную коробку, и каждый получал гонорар — плитку шоколада «Аленка» среднего формата. Высший кайф — есть шоколад, запивая водой из фонтанчика, который был в училище. Шоколад и вода превращались в невероятно вкусную густую массу.
«Аленка» была действительно наградой. Тогда мы в основном ели «подушечки» — четырехугольные маленькие пузатые конфеты с желе внутри, которые липли друг к другу насмерть, — по 30 копеек килограмм. Другие популярные конфеты — «Старт»; что-то вроде окаменевшей «Коровки». Из шоколадных конфет чаще других мы ели «Кавказские». На самом деле в соевой оболочке была какая-то коричневая субстанция, лишь отдаленно напоминающая шоколад.
Сорок мальчиков от десяти до четырнадцати лет — неуправляемая толпа. Козлов был справедлив, но строг, до рукоприкладства. За невнимательность, болтовню или любую возню можно было получить по щекам. Причем Федор Михайлович делал это не абы как. Андрюша Коган носил очки, поэтому, прежде чем Андрюшу ударить, Федор Михайлович одной рукой снимал с него очки, после чего бил другой и аккуратно возвращал очки на место.
Я тоже однажды огреб от великого хормейстера, правда, уже в более зрелом возрасте.
Государственные экзамены в хоровом училище мы сдавали по двум предметам — фортепиано и дирижирование.
Экзамен по фортепиано прошел нормально. Я играл своих любимых композиторов. «Концерт для фортепиано с оркестром» ре минор Баха, прелюдии Джорджа Гершвина и знаменитый «Вальс ля мажор» Фредерика Шопена. Получил пятерку.
В понятие профессионализма Козлов включал не только знание партитуры, умение передать руками все оттенки произведения, но и поведение дирижера. Артистизм был частью профессии, и это мне нравилось больше всего. Я любил дирижировать, учился этому прилежно и не без успеха, но государственный экзамен сдал только благодаря Козлову.
Читать дальше