Леоиндов Леонидович - Я оглянулся посмотреть

Когда мы с Юрой встретились, он сразу воодушевился. Фактурно я подходил на главную роль идеально.

Аникеев оказался выпускником режиссерского факультета ЛГИТМиКа, женился и уехал в Германию, но надеялся поставить спектакль в Ленинграде. Пьеса об Элвисе была его шансом, тем более автор не возражала против постановки в России.

Судьбу спектакля решил тот факт, что Юра сразу пригласил нас в гости в Гамбург. Мы, конечно, согласились.

Сначала в Гамбург полетели мы вдвоем с Сережей. Сходили на званый ужин, где все были немцы, и нам быстро стало скучно. Потом Аникеев повез нас в театр «Клякса». Это был театр, где Юра работал, когда на него сходило вдохновение.

Юра Аникеев оказался человеком многогранным. Глядя на него, я вспомнил слова Мити Карамазова: «Широк человек. Я бы сузил».

В Аникееве то просыпался художник, и он начинал писать картину, которую никто не покупал. То в нем просыпался режиссер, и он шел воплощать свое вдохновение в самодеятельный театр за три марки.

Когда в нем никто не просыпался, Юра уединялся в своей мастерской и начинал пить в компании с двумя портретами — Константина Сергеевича Станиславского и самого известного гамбургского трансвестита с Рипербанштрассе.

Немецкая жена Аникеева мужественно несла крест жизни с русским гением, с утра до ночи она зарабатывала деньги.

Театр «Клякса» состоял из двух человек — Томаса, старого-старого хиппи с оловянной серьгой в ухе, и его жены Хайди, такой же старой хиппи, при этом еще страдающей косоглазием.

Никакого специального образования у них не было, знание профессии заменил им дух хиппизма, по-нашему — абсолютного похуизма: что хочу, то и буду делать. Дети цветов показали нам «Разбойников» Шиллера в режиссуре Аникеева.

Спектакль был лаконичен. Томас и Хайди выходили на сцену, вставали друг против друга и по очереди рассказывали историю семьи Мооров. Декламация сопровождалась музыкой и нехитрой игрой света.

Так как дважды собрать публику на этот эксперимент было невозможно, «Клякса» возила спектакль по всей стране. В грузовике у них был шапито, раскидывали шатер, где придется, и морочили голову своим искусством немецким поселянам и поселянкам.

Томас и Хайди все делали со смыслом, были уверены, что несут высокое искусство в массы, и были горды своей миссией.

После гастролей они возвращались в свой сарай, так они называли одноэтажный домик, расположенный на чудесной лужайке в зеленом районе Гамбурга.

Оказалось, что и при выборе сарая не обошлось без идеологии. Со слезами на глазах Томас рассказал, что дом построен руками еврейских женщин во время войны.

Мы сразу поняли, что Томас и Хайди замечательные люди — доброжелательные, гостеприимные. И доверчивые. Сережа их взял на слабо.

— Хотите в Россию на гастроли? — спросил Александров небрежно.

По реакции наших немецких друзей мы поняли, что осуществили их заветную мечту.

И вот по всему Ленинграду появились афиши «Панк-театр из Германии».

Томас и Хайди вышли на сцену ДК Ленсовета и два вечера рассказывали о жизни человека, сделавшего своим промыслом возмездие.

Высокая трагедия Шиллера в интерпретации немецких хиппи ажиотажа не вызвала, но и гнилыми помидорами никто не кидался. Томас и Хайди были воодушевлены.

Сережа принимал их по-царски — икра, водка. Но приговаривал при этом:

— Ничего-ничего, за каждую икринку вы мне сосиской ответите.

Я их возил по городу, в Разлив, показал шалаш Ильича. Им все было интересно.

Немцы уехали довольные и счастливые, а вскоре арендовали зал и пригласили нас всех в Гамбург.

Теперь мы приехали большой командой, включая группу «Собрание сочинений» и Володю Габая.

Нас показали по местному телевидению. «Секрет» дал один концерт в театре на пятьсот мест. Зал оказался почти полон. Русских эмигрантов в Гамбурге немало, немцев пришло человек тридцать. Зрители были доброжелательны.

После концерта всей командой поехали к Томасу и Хайди. Нас встречали двое очаровательных хозяйских детей — Лота и Тео.

На столе — невероятное количество сосисок, пива и шнапса.

Банкет быстро достиг апогея. А потом я заметил, что Томас ведет себя как-то странно — ходит вокруг меня и внимательно заглядывает в глаза.

Я ничего не понимал, сидел на каком-то ящике и самозабвенно пел. Наконец, Томас решился и попросил меня встать:

— Сейчас будет еще лучше, — пообещал он.

Оказалось, что именно подо мной хранился мешок с травкой.