Дженни Фабиан - Группи - Sex, drugs & rock’n’roll по-настоящему

Дженни Фабиан, журналистка-стажер, подвизавшаяся в «Дейли телеграф», попала в мир рок-музыки почти случайно. Начав свое путешествие с Сида Баррета из Pink Floyd, она попеременно завязывала отношения со звездами хоть и не совсем первой величины, зато определенно крупнейшими на тогдашней рок-сцене. Как сама Дженни объявила в аннотации к тиражу в мягких обложках: «Если ты группи, носи невероятные шмотки, принимай побольше наркоты и встречайся с парнями из лучших рок-групп… чья музыка реально подрывает устои». То есть общей целью таких девушек, выражаясь словами ливерпульского поэта Эдриана Генри, который воспел местную разновидность мерсисайдских группи в поэме «Дщери Альбиона», оставались «прекрасные парни с алой гитарой, парящие в небе меж звезд».

Впрочем, изначально Фабиан не планировала обратить полученный опыт в литературное произведение. С Джонни Бирном ее свел общий приятель Спайк Хоукинс, поэт, бывший битники важное звено в новоявленной контркультурной цепи.

— Я не собиралась сочинять «Группи», — объясняла Дженни. — Когда мы познакомились с Бирном, я спала с Энди Саммерсом. И рассказала Джонни про Сида, и как после него вышла на Энди, и где я бывала и чем занималась, и тогда он говорит: «Тебе стоило бы написать об этом». Я возразила: «Ну как про такое напишешь», а Джонни ответил: «Пиши, что в голову придет, а я тебе помогу. Вместе у нас все получится». Терять мне было нечего. К тому же писательство здорово меня развлекло.

Другие тоже развлеклись на славу: книга пользовалась бешеным успехом. Стоит ли удивляться? «Группи» почти целиком посвящалась поклонению святой троице всех подростков: сексу, наркотикам и рок-н-роллу. Всего несколько лет спустя эта книга легко могла бы бесследно раствориться посреди ажиотажного, пусть и недолгого, спроса на макулатуру «Откровенных признаний…». Значение «Группи», однако, куда шире. Дженни Фабиан — вовсе не какая-нибудь косноязычная шлюшка, преклонившая колени у служебного входа в низкопробный провинциальный клуб; нет, Фабиан происходила из самого настоящего среднего класса и при этом оказалась изрядной умницей, что только помогло раздуть шумиху. Она сделалась своего рода знаменитостью, и СМИ ее зауважали: Фабиан разглагольствовала в вечернем эфире телеканалов, а в «Санди таймс», тогдашнем рупоре шика, появилась восхитительно вуайеристская статья под заголовком: «Как вы отнесетесь к тому, что ваша дочь?..» Ответы публиковали еще с неделю подряд, из номера в номер (отмечу, благодаря «ветру перемен» в обществе далеко не все они были возмущенными). Многие из тех, кто пока не привык к сленговым иносказаниям, получили от Фабиан еще один ценный дар: «Группи» заметно расширила их лексикон. Помимо словечка «клеить» и сленговых обозначений разнообразных наркотических средств, широкое хождение получил и термин plating — придуманный Кэти новый эвфемизм для фелляции, ее любимого занятия (основанный на рифме сленгового plate of meat с глаголом eat, очередным эвфемизмом для орального секса). Вообще говоря, лексикографы явно полюбили книгу Фабиан: Оксфордский словарь английского языка приводит 22 цитаты из «Группи» в своих примерах употребления слов и выражений — «отстой», «триповый», «косяк», «упоротый»; целый мини-словарик сленга шестидесятых.

Но еще более удивительны хвалебные рецензии, поступавшие из самых неожиданных кругов критической мысли. Книгой восторгался Артур Кестлер, прославленный интеллектуал из Центральной Европы, в котором вряд ли можно было заподозрить интерес к такой литературе; его примеру последовал и Десмонд Моррис, автор знаменитой «Голой обезьяны». Даже учитывая излишний энтузиазм, который сопровождает начало любой новой эпохи (за примером далеко ходить не нужно: вспомните хотя бы краткое увлечение уважаемых экспертов творчеством The Spice Girls), они не сильно ошиблись. Моррис рекомендовал читать книгу как социологический документ, и какими бы намерениями ни руководствовались изначально Фабиан или редакторская рука Бирна, именно таким документом и стала «Группи». Возможно, наименее искушенные читатели принимали шумиху вокруг повести за чистую монету (издание в мягкой обложке гордо объявлено «версией без купюр», хотя текст изначально обошелся без сокращений: на фоне отчаянных битв с цензурой даже самые оголтелые моралисты понимали, что тут случай особый), но ее подлинное обаяние, как стало очевидно спустя три десятилетия после публикации, заключается в точности, с которой она отразила реальность.

Читать дальше