Василий Казаков: На переломе

В нашем присутствии производились залпы и по Соловьевской переправе. Результат был потрясающий. Оставшиеся в живых фашисты бросили боевой участок и в течение двух суток не решались приблизиться к нему.

За это время наши части, отходившие от Смоленска, успели переправиться через реку и выйти в указанные им районы.

В августе и начале сентября армия занимала оборону под Ярцево и наступательных действий не вела. В то время мы получили указание командующего фронтом И. С. Конева разработать план артиллерийской контр-подготовки, что для всех нас было тогда малознакомым делом. Правда, в специальной литературе кое-что было написано об опыте артиллерийской контрподготовки под Верденом в 1916 году. Очень немного и весьма расплывчато говорилось о ней и в нашем уставе. Но нам тогда было не до литературы, а практическим применением этих уставных положений мы никогда раньше не занимались. Пришлось действовать самостоятельно, по своему разумению. В тяжелых муках мы вынашивали свои решения и дерзали.

В полосе нашей армии наиболее вероятным было наступление противника на правом фланге, вдоль автострады Минск — Москва, на стыке с 19-й армией. Поэтому сюда, в полосу действий 101-й танковой дивизии и правого фланга 38-й стрелковой дивизии, мы выдвинули всю артиллерию резерва Верховного Главнокомандования — пять полков. Кроме того, к участию в контрподготовке были привлечены артиллерийские полки 101-й танковой, 38-й стрелковой дивизий, часть артиллерии соседней 64-й стрелковой дивизии.

Организуя контрподготовку, мы стремились к наиболее эффективному использованию огня всей артиллерии армии в сочетании с огнем пехотного оружия. Так как орудий и минометов у нас оказалось недостаточно, а авиации не было совсем, пришлось изыскивать какой-то особый метод одновременного подавления всех важных объектов в расположении противника.

Поступив против всяких правил, мы решили начинать контрподготовку огневым налетом по вражеской артиллерии и другим объектам, удаленным на 6–8 километров от переднего края. После этого намечалось переносить огонь из глубины по рубежам скачками через 300–400—500 метров и таким образом сближать его с огнем пехотного оружия. Командарм утвердил этот план.

Искушенные артиллеристы сейчас могут сказать, что наши приемы вовсе не обеспечивали «достижения реши

тельной цели». Но тогда мы были очень довольны своим творчеством, тем более что оно принесло нам успех. Больше того, наша самодеятельность сыграла значительную роль в октябре при отражении наступления немцев на Москву.

Проведенная нами 2 октября артиллерийская контрподготовка заставила противника отказаться от наступления на нашем участке, вдоль автострады. Фашистское командование было вынуждено искать обходные пути, теряя дорогое время. Свой удар противник перенес севернее, в направлении города Белый.

Сейчас я далек от мысли считать непогрешимым свое решение, принятое под Ярцевом. Но в те дни мы гордились достигнутыми результатами. Видимо, действовавшие перед нашей армией немецкие дивизии, опьяненные первыми успехами и сравнительно быстрым продвижением на восток, не ожидали встретить такое сопротивление нашей армии. К тому же артиллерийский огонь оказался мощным и действенным благодаря своей точности и внезапности. Все это привело противника в замешательство. Еще бы! Как тут не растеряться: рассчитывали победно шествовать в Москву, до которой было рукой подать, и вдруг попали под шквал губительного артиллерийского огня! Это явно противоречило геббельсовской пропаганде, которая изо дня в день возвещала о «почти полном разгроме» Красной Армии, о «скором захвате» Москвы и «победоносном окончании войны».

Свой рубеж мы удерживали более двух месяцев, преграждая противнику путь к столице. Наши войска сумели нанести ему такой сильный удар, что он вынужден был отказаться от дальнейших попыток к активным действиям на этом направлении.

Потерпев неудачу 2 октября, противник подтянул свежие силы и перешел в наступление на других направлениях. К вечеру 4 октября наши 19, 16 и 20-я армии оказались глубоко охваченными с обоих флангов вражескими войсками. Штаб фронта находился в Касне, севернее Вязьмы. Командный пункт неоднократно перемещался, пренебрегая элементарными требованиями маскировки, в течение трех месяцев пользовался открытой связью. Это привело к тому, что его обнаружила вражеская воздушная разведка. Налет авиации нанес штабу большие потери. Связь его с армией стала неустойчивой, а 4 октября совершенно прекратилась.