Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

А еще они были органичны: сделаны не большими продюсерами, которые работают на многонациональные корпорации, а такой же молодежью, которая ходит по ночным клубам. Музыкальными магазинами владели ребята, которые записывали и ставили пластинки. Одежду делали друзья ребят, записывавших пластинки. Наркотиками торговали соседи ребят, которые делали одежду и пластинки. Каждую ночь люди умирали на улицах, и Нью-Йорк в буквальном смысле сжигал себя: домовладельцы поняли, что дешевле будет оставить пустые многоквартирные дома в огне, чем платить за них налоги. И почему-то все, кому было немного за двадцать и кто жил к югу от Четырнадцатой улицы, реагировали на все это одинаково: игнорировали отчаяние и страх и шли танцевать до пяти утра.

Мой час в «Хитром лисе» заканчивался, так что я поставил свою любимую на этой неделе пластинку – Git on Up, ремикс от Фаст Эдди, выпущенный DJ International. Пятьдесят человек в «Хитром лисе» весело танцевали, промоутер крутился со своим козьим ведром, а незадолго до того, как мой трек закончился, я отошел и уступил место следующему диджею, который, соблюдая правила диджейской вежливости, встал позади меня с наушниками.

Я собрал свои пластинки, пожал руки нескольким людям и пошел искать друга промоутера, который должен был мне заплатить.

– Хорошая работа, – отметил он, – но, как видишь, дела у нас сегодня шли не очень.

Я стоял, держась за свою виниловую башню на скейте.

– Вот тебе двадцать долларов, – сказал он, протягивая мне смятую купюру. – Мы устроим новую вечеринку и в следующий раз сможем заплатить тебе больше.

– Ладно, хорошо, – ответил я, пожал ему руку и забрал двадцатку.

Разговор об оплате у нас вообще не заходил, но двадцать долларов – это вполне хорошие деньги. На них можно два раза съездить на такси через весь город, сложив пластинки в багажник. Или устроить обед на двоих в «Анджелика-Китчен». Или купить еды на неделю. Гонорар в двадцать долларов меня совершенно не оскорбил. Я жил в Нью-Йорке, делал музыку, и хиппи с Гоа приглашали меня работать перед пустыми залами.

Следующая остановка – Челси. Неделю назад я работал в «Марсе», и тут ко мне подошел престарелый афроамериканец по имени Морис и спросил, не хочу ли я поработать диджеем на ежемесячной свингерской вечеринке, которую он устраивает. Я сказал «да», потому что диджеем я был готов работать где угодно. Если бы ко мне подошел ассенизатор из Квинса и спросил, не хочу ли я поработать диджеем в его гостиной для него и его бабушки, я бы, наверное, ответил: «Да, но только если ты не станешь мне платить».

– Какой пароль?

– «Прикоснуться к классному», – снова сказал я, чувствуя себя запачканным и находящимся в совершенно абсурдном положении одновременно.

Я хотел работать диджеем в самых больших клубах в самые лучшие дни. Я хотел быть прославленным диджеем и музыкантом. Но еще я был совершенно неразборчив в работе, на которую соглашался. Я не отвечал «нет» ни на одно профессиональное предложение до 2002 года. Я боялся, что если скажу «нет», то вселенная отправит меня обратно в Коннектикут, чтобы там я всю оставшуюся жизнь опустошал мусорные баки в «Арбис». А еще я не знал, что такое свингерская вечеринка. Бывает ли на ней настоящий секс? Кто там собирается – молодые сибариты или унылые старики? Я остановил такси возле «Хитрого лиса». Таксист открыл багажник, и я поставил туда два ящика пластинок и скейт. Я сел на потрескавшееся виниловое заднее сиденье и сказал:

– Угол Девятнадцатой улицы и Десятой авеню, пожалуйста.

Во всех нью-йоркских такси был маленький плексигласовый дисплей, где размещалась лицензия водителя. Я вел своеобразное соревнование с друзьями: у кого будет таксист с самым крутым именем. Неделю назад одного друга вез таксист по имени Саддам аль-Хусейн. В первую неделю в Нью-Йорке я вообще попал в такси к Мухаммеду Али. Но сегодня у меня случился настоящий джекпот, вершина причудливых таксистских имен. Моего водителя звали Фук Ман.

Фук Ман повез меня по городу. В 1989 году Челси был пустынным районом – длинные, почти заброшенные кварталы к западу от реки Гудзон. По большей части там не было ни баров, ни ночных клубов – только заколоченные лофты и склады. Никто не жил так далеко к западу, и единственными, кого я видел на улицах, были проститутки-транссексуалы и бездомные, которые всячески старались остаться незаметными.

Я нашел лофт, где устроили свингерскую вечеринку, позвонил в домофон и сказал пароль, который мне сообщили: «Я здесь, чтобы прикоснуться к классному». Дверь открылась, и я затолкнул скейт в лифт. Старый лифт громыхал – несомненно, он был сильно изношен после того, как в нем десятилетиями вверх-вниз возили швей и одежду, которую они шили. Двери закрылись, и я медленно поднялся наверх.