Анатолий Гордиенко - Всем смертям назло

Он узнал её сразу. Полукруглая, с большим домом посредине. Пройдя по ней несколько шагов, он остановился, окаменел.

«Лучше бы я ослеп, чем видеть такое», — прошептал, едва разлепляя не зажившие губы.

Посреди площади стоял чёрный, разорванный танк, похожий на искромсанную, полыхавшую в огне консервную банку. Тяжёлая стальная башня лежала метрах в тридцати от него. Кристина подвела Афанасьева к башне. Застонав, он сорвал с лица надоевшие бинты. Ему надо было видеть всё это не через узкую прорезь, а широко открытыми глазами. Он запоминал эту площадь на всю жизнь. На чёрной башне белела простая фанерная дощечка. Зелёной краской наспех были выведены слова:

«Экипаж этого танка геройски погиб,

первым ворвавшись в Люблин.

Вечная слава танкистам:

младшему лейтенанту АЛЕКСЕЮ АФАНАСЬЕВУ,

механику-водителю АЛЕКСАНДРУ ЯКОВЕНКО,

наводчику ИВАНУ ЖИЛИНУ,

радисту ИБРАГИМУ МАНГУШЕВУ,

младшему механику АЛЕКСАНДРУ УШЕНИНУ.

Спите спокойно, дорогие товарищи,

мы отомстим за вас…»

Возвратились они в госпиталь, и Афанасьева словно подменили. Он перестал разговаривать с соседями, не отвечал на заботливые вопросы Кристины — день и ночь лежал с открытыми глазами на своей жёсткой койке. Никого не хотел видеть, не хотел ничего слышать. А тут ещё и писем не было из дому.

Двадцать четвёртого августа, утром, как всегда, в палате читали вслух свежие газеты. Алексей Николаевич лежал, закрыв глаза, думал что-то своё. Вдруг он услыхал свою фамилию. Медленно оторвал голову от подушки. Окна были чуть зашторены, и он различил, что читали «Комсомольскую правду». Поднялся, зашлёпал по паркету босыми ногами. Протянул окрепшую правую руку за газетой, поднёс близко к глазам. Там был напечатан Указ о присвоении ему посмертно звания Героя Советского Союза.

Пошёл назад, упал на кровать, накрылся подушкой. Целый день пролежал, отказывался от еды. «Родные мои ребятки там, в танке, а я вот живой», — стучала в голове мысль.

В том же Указе звание Героя Советского Союза было присвоено и Саше Яковенко. Ваня Жилин, Саша Ушенин, Ибрагим Мангушев посмертно награждались орденами Отечественной войны.

Теперь Афанасьев целые дни просиживал на улице, неподалёку от госпиталя, караулил проезжающих танкистов. Он передавал с ними записки и ждал, нетерпеливо ждал. И дождался. Через неделю прямо к госпиталю подкатил на танке адъютант командира бригады. Привёз Афанасьеву новенькую форму, лейтенантские погоны…

Бригада стояла на отдыхе, и встречали Афанасьева всем коллективом. Воскресший из мёртвых! Первый Герой в бригаде!

Назначили Афанасьева командиром знаменного взвода. Высшую честь оказали — беречь, как зеницу ока, армейскую святыню — знамя гвардейской 58-ой танковой. Полковник Пескарёв перед строем вручал.

На алом полотнище красовался новенький орден Красного Знамени — награда за взятие Люблина. С этим знаменем Афанасьев прошёл до конца войны. Нёс его в июле 1945 года по Красной площади на параде Победы.

«Что-то не очень складно, может, надо было иначе», — думал Афанасьев, перечитывая написанное. Письмо вышло большое, двадцать страниц мелким почерком.

«Дорогой товарищ, дорогой друг! — писал в конце Алексей Николаевич. — Есть у меня к тебе просьба. Лет пять назад ко мне приезжал один военный историк из Москвы и рассказал о страшном деле, которое он узнал из польских газет и книг.

Фашисты понимали, что рано или поздно Люблин возьмут советские войска. И они решили сделать с городом то же, что и с Варшавой. Незаметно, ночами гитлеровцы начинили взрывчаткой подвалы центральных кварталов вашего города. Было заложено несколько тысяч тонн мин, снарядов, тола — целый железнодорожный состав. Оставалось только повернуть ручку динамки.

Но, как ты знаешь, немцам не удалось осуществить свой замысел. Историк говорил, что этому помешали мы — наш 164-й и танк Марышева. Возможно, это и так. Потому что слишком уж неожиданным для фашистов было наше появление в Люблине. Поднялась паника, гитлеровцы стали спасать свою шкуру. Когда я лежал у вас в госпитале, ребята говорили, что немецкий комендант Люблина не успел смотать удочки, просидел в подвале два дня, а на третий сдался в плен. Так что переполох, конечно, был.

Историк рассказывал, что дома „с начинкой“ сапёры разминировали быстро, но летом 1959 года у вас чуть не произошло несчастье. Якобы в центре города на месте старого сквера экскаватор рыл котлован под громадное здание универмага и наткнулся на штабель ржавых снарядов. Вызвали сапёров Войска Польского, и те почти месяц вывозили немецкие „сувениры“.