Анатолий Гордиенко - Первый комендант

— Чей будешь? — закричал Беклемишев, топая ногами.

— Молчановы мы. А вот я священнику пожалуюсь, — тихо сказал Иван.

— Дурак твой священник, и ты вместе с ним! Дай сюда кнут, щенок! Отдай, тебе говорят!

Ваня повернулся, обнял всхлипывающего Фёдора и повёл к деревне. Он шёл, не сходя с просёлка, слышал, как Беклемишев звонко щёлкнул вожжами, почувствовал на шее горячее дыхание лошадей, но не свернул с дороги, кнута не отдал. Лошади захрапели, встали на дыбы, над головами мальчишек взметнулись грозные копыта, но Иван не дрогнул, не сдался. Лошади вдруг резко попятились, рванулись в канаву…

А через три года Иван мог снова встретиться с молодым Беклемишевым, да тот вместе с отцом исчез куда-то. Поговаривали, что ушли они в белую армию.

Разбирали сельчане имение земского начальника. На сходке решили: крепкий дом его, чисто дворец, хоть и деревянный, перенести в село, поставить на кряжике у пруда, и чтобы там отныне был Народный дом с избой-читальней, с библиотекой. Так и сделали. Раскатали барский дом и поставили на новом месте. Вместе со взрослыми мужиками трудились от зари до зари и ребята, а командовал ими Ваня Молчанов. Это была его первая стройка.

Начиналась новая жизнь. Очень тяжело было в те годы молодой Советской России. Шла гражданская война, Красной Армии нужны были лошади, сбруя, овёс. Нужен был хлеб. Иван ходил за плугом, сеял, косил.

Степенный хозяин-латыш, живший неподалёку на хуторе, похваливал Ивана. А через год взял его к себе в помощники — так он любил говорить, — а на самом деле — просто батраком. Гол и бос пришёл Иван к нему, два года горбатился — пахал, конюшню чистил, дрова пилил, молотил. Зато был сыт да две пары сапог принёс домой — матери и отцу, себе катанки на зиму купил и овчинный тулупчик. Вот и весь заработок.

Однажды под вечер к Молчановым в избу пришел дед Лаврентий — родственник дальний, мужик — на все руки мастер, хоть была у него слабинка — винцо любил. Оттого и богатства не нажил. Сели ужинать, за столом дед стал говорить о том, что народная власть становится уже на обе ноги, крепчает, люди в неё поверили. А коль так — строиться начнут. И вот он, старый мастер-кровельщик, хочет передать своё ремесло Ванюшке.

— Давно я за ним глаз имею. Добрый нрав, и работу любит. Настырный паренёк, прок из него будет…

Так и порешили. Зимой они стали драть щепу. Надо было заготовить её возов пять-шесть. А дело это не лёгкое, руки часто ранились. Однажды дранка спружинила, чуть глаз не выбила Ивану.

Ранней весной дед Лаврентий засобирался в Вязьму. Иван стал проситься с ним.

— А что, служба, поедем и вправду, коли так хочешь. Дровишек там поколем, людей поспрашиваем, кто крышу менять собирается, кто новый дом замыслил. Опять же, о цене справимся, а может, сразу и договоримся с кем. Давай, служба, собирайся.

Вязьма — старинный город. Домики большей частью деревянные, но поближе к собору, у базара, есть и кирпичные, на высоком фундаменте, с широким крыльцом, а над ним под железной кровелькой кованые завитушки. Извозчики, лихо гикая, обдавали зазевавшихся чёрной липкой грязью, мокрым снегом.

— Резво Левонтий Ризин поскакал, — заулыбался дед Лаврентий, отряхивая комья земли со старого армяка. — Учил я его в молодые годы лошадей понимать. Я ведь тут тоже лихачом ездил, извозничал. Потом твоего папашу поманил, только он не любил богатеев возить, стал ломовым извозчиком. А теперь с тобой, служба, новое дело начнём. Не горюй, сделаю из тебя мастера, только захоти. Ты вот что, подожди меня тут, а я мигом. Походи, поглазей, вот тебе узелок с харчами, подкрепись, коли что…

Шумные лавки пугали Ивана. Пахло дёгтем, пенькой, керосином. Всюду сновали люди, незнакомые друг другу, никто ни с кем не здоровался, как это было принято у них в селе. Ваня дивился всему. Вдруг откуда-то из-за угла послышался гром, и на торговую площадь выскочил чёрный, глазастый автомобиль. Иван слыхал про такое чудо, но чтобы столкнуться с ним вот так, нос к носу…

Иван прыгнул к забору, потом для верности хотел было спрятаться за толстую липу, да вдруг опомнился, устыдился.

— Чека поехало, — сказал непонятно весёлый мужик с бородой веником, торговавший с воза звонкими краснобокими горшками, кринками.

Дед Лаврентий вернулся к вечеру, был он навеселе, зато вести принёс добрые — договорился, взял подряд на два новых дома, плата хорошая.

Так они и стали рядком друг подле друга, старый да молодой, на целых два года, вернее, на два лета, на два сезона. Богатым крыли дома еловой дранкой, тем, у кого денег было поменьше, — осиновую пускали в ход. Ваню дед начал учить ещё в селе, ведь тут, в городе, перед хозяином надо было виду не подавать, что с тобой неумеха-подмастерье. Иван слушал во все уши, глядел во все глаза. Дед Лаврентий перво-наперво учил его гордости за своё ремесло, учил не гнуться перед хозяином, говорить степенно, достоинство своё соблюдая. Крышу крыть — дело хоть и не такое мудрёное, да не каждый сможет.