Лев Симкин - Собибор. Послесловие

Александр Печерский умер 18 января 1990 года. Похороны были скромными, рассказывал Аркадий Вайспапир. Во всяком случае, без воинских почестей. “Его знает весь мир, – говорил, выступая на похоронах, один из его знакомых, историк Лев Дямант, – а в ростовском совете ветеранов войны на просьбу оказать содействие в похоронах удивленно спросили: “А кто такой Печерский?”

Незадолго до смерти Печерского из Израился приехал Моше Бахир – как только узнал, что тот очень болен. “Я, гражданин Израиля Моше Бахир, стоя у его изголовья, видел, как уходит из жизни мой командир, закрыл ему глаза, – говорил он на его похоронах. – Александр Печерский – мой брат, мой командир, мой генерал! Для меня ты был и остаешься самым выдающимся генералом в мире”. По словам его дочери Сары Бахир, еще в Израиле он, понимая, что, скорее всего, это последние дни Печерского, начал обдумывать речь, которую скажет на прощании с ним. Звучит немного странно, если не учитывать, что пережили эти люди, готовые в любой момент к смерти и презревшие ее.

После похорон Ольга Ивановна сообщила Михаилу Леву номер счета в банке, который она открыла, чтобы желающие могли перечислить пожертвования на памятник. “Мне очень тяжело об этом думать и как-то неудобно будет перед товарищами, вроде я сама не могу сделать, конечно, я сделаю, может, не такой шикарный, но скромный я сделаю”. Памятник на Северном кладбище в конце концов установили – в виде раскрытой книги. Спустя какое-то время его могила подверглась нападению вандалов, после чего на ней установили черную гранитную плиту с портретом Александра Ароновича. “Следы этого человека нельзя найти в экспозициях краеведческого музея, он не похоронен на Аллее героев, могила его не ухожена”, – писала 19 сентября 2002 года ростовская газета “Седьмая столица”. В том году Ольга Ивановна оступилась и упала, до конца жизни у нее болели ноги. Она пережила мужа на 16 лет.

Надеюсь, на этих страницах удалось прояснить самые важные обстоятельства жизни Печерского. Одно, правда, осталось непроясненным – как соотнести совершенный Александром Печерским подвиг с остальной его жизнью.

Вся она – до и после – может быть уложена в несколько строк автобиографии, что писали в советское время при устройстве на работу, а если брать за образец нынешние резюме, то и того меньше. Родился, учился, служил в армии, женился, трудился на незаметной должности, по хозяйственной части – словом, до войны ни в чем особенно не преуспел, никаких выдающихся качеств не продемонстрировал. Ну, до войны был молод, а после? В октябре 1943 года, когда он вошел в историю своим беспрецедентным подвигом, ему было 34 года, жить оставалось еще 45 лет. А после – тоже ничего примечательного. Развелся, снова женился, попал под суд, до самой пенсии – рабочий на заводе. Жизнь, помещенная в эту краткую запись с лакуной в месте подвига, удивляет своей обыкновенностью.

“Зная редкое мужество Печерского, мы готовились увидеть некие героические черты в его облике, – это уже из опубликованного в берлинской “Еврейской газете” рассказа Михаила Румера о встрече с Печерским, состоявшейся в середине 1960-х годов. – Какие черты? Не знаю. Но должно же быть в том, кто совершил подвиг, нечто выделяющее его среди фигур обыкновенного житейского ряда. Ведь надо же было решиться на такое: перерезать эсэсовцев, завладеть оружием, перебить охрану, уйти из лагеря через минные поля, воевать в партизанском отряде, а потом в штрафбате”. Увы, ничего особенного собеседник в Печерском не заметил: “Передо мной сидел добродушный пожилой папаша, охотно рассказывающий о детях, внуках, о соседях, сослуживцах, гордящийся доброжелательностью и уважением со стороны своего окружения”. К нему прекрасно относятся на заводе: «…и в завкоме, и в парткоме меня уважают”.

Соотношение жизни и человека, который ее прожил, не так просто, как может показаться. Живущий, по словам философа Михаила Эпштейна, порой бывает не столько автором, сколько персонажем собственной жизни. Причем характер человека и жанр его жизни могут не совпадать. Жизнь зависит от времени и места, от случая и судьбы.

Допустим, сам Печерский не считал рабочее место главным в своей жизни. Во всяком случае, до поры все свободное время уделял театру, но дальше художественной самодеятельности не прыгнул. Мы не можем судить о качестве поставленных им спектаклей, однако они не выходили дальше межвузовского смотра драмкружков. Даже репертуар возглавляемого им студенческого самодеятельного театра (в 1947 году он поставил спектакли “Горская сказка” и чеховский “Юбилей”) не отличался оригинальностью.