Абрам Старков - ...И далее везде

И есть у них коллективный опус под названием «НИИ «Витязь», репортаж о прошлогоднем плавании корабля». По нынешним временам плавание недальнее — в Японское море. И недолгое: 48 суток. Очередной, 42-й рейс «Витязя». Но очень шумный, вроде нашего за «Седовым», только в другом плане шумный. Дискуссионный, что ли, рейс, если так можно выразиться, рейс-диспут, полемика, схватка двух, нет, трех различных мнений по вопросу о тенденциях развития земли. Вопросу, который, естественно, для каждой из противоборствующих сторон совершенно ясен. Ясно для одних, что океан наступает на сушу и та становится дном его, и это прекрасно можно продемонстрировать на примере Японского моря. И так же бесспорно для других, что дно океана, поднимаясь, превращается в сушу, и это нигде так наглядно не видно, как в Японском море. И нет никаких сомнений для третьих — среди них и Белоусов, — что материки перемещаются, плывут и, сталкиваясь, раскалываются, отъезжают друг от друга, образуют новые материки, новые океаны, и Японское море неопровержимо все это показывает. Словом, на Японском море, на его подводной горе Ямато, открытой в двадцатых годах, ученые давно уже схлестнули свои шпаги. Звон их ударов не утих и после упомянутого рейса «Витязя», в котором участвовали представители всех трех спорящих направлений, снова нашедшие здесь веские доказательства, каждый в свою пользу.

В этом рейсе вместе с Белоусовым был и Смилга. Смилга? А что ему, физику-теоретику, автору книги о теории относительности, что ему, кабинетному ученому, в бурном океане? А он в отпуске. То есть в отпуске для своего Института атомной энергии, где работает. И в добровольной кабале у Белоусова, хотя к океанологии не имеет никакого отношения, точнее сказать, не имел. И обычно, когда Игорь, возвратившись из плавания, «травил» в кругу друзей, по лицу Смилги бродило скучающее выражение. И однажды он бросил реплику: «Ерундистика все это…» — «Что именно?» — спросил, накаляясь, Белоусов. «Все эти ваши ковырянья в морском песочке…» — «Ну, знаешь, песочек-то на глубине десяти тысяч метров!» — «Тем более ерундистика!» И начал излагать некую бредовую идею, которая должна-де перевернуть всю океанологию, сделать ее наконец наукой. Игорь, не дослушав, перебил в возмущении, сказав, что он же вот не лезет в его, Валькины, темные научные дела. Смилга соответственно взвился, Игорь выпалил какие-то слова из моряцкого обихода, на что получил примерно такого же содержания из обихода физиков, и неизвестно, чей обиход оказался крепче. «Ай-ай, — сказал Тоник. — Зачем так грубо?» — «Брэк!» — скомандовал Юлька, становясь в позу судьи на ринге, разводящего по сторонам двух нарушающих правила боксеров. Но крик, обвинения в лености ума (Смилга — Белоусова), в лености действий (Белоусов — Смилгу), взаимные оскорбления продолжались еще некоторое время, а затем пошли по ниспадающей. И когда Белоусов понял вдруг, что в утверждениях Вальки есть какая-то сермяга, а Смилга осознал, что наговорил Игорю среди прочего порядком чепухи, они присели, к удовольствию двух остальных, за стол мирных переговоров. «Давай разберемся». — «Давай».

В самом деле, как ведутся, скажем, исследования морского дна, его рельефа? Как вырабатывается представление о нем? Из свидетельских показаний эхолота, из отдельных линий, наносимых его пером на бумагу. А что между линиями? Они же не сплошные. Как заполняются довольно обширные промежутки, белые пятна? Каждый океанолог делает это по-своему, как ему видится. Значит, объективные, реальные данные эхолота плюс воображение. А нельзя ли этот индивидуальный и не очень-то надежный фактор — воображение — заменить точным математическим анализом? Ведь существуют же какие-то закономерности для рисунка, для профиля океанского дна. Так почему бы не получить для описания этого дна определенные математические формулы? Какие имеются, например, для описания шероховатых поверхностей металла. «Не пора ли покончить с ерундистикой в вашем деле?» — воскликнул увлекшийся Смилга, вызвав новое взвихрение Игоря: «Опять это дурацкое словечко! Тебе легко теоретизировать, сидя за столом. Тебя бы с нами в море!» — «И пойду!» — сказал Смилга. «Слово?» — «Слово!» — «Заметано», — сказал Белоусов. «А мы? — возопили остальные двое, историк Тоник и хирург Юлька. — Мы тоже хотим в океан. Мы тоже мятежные и ищем бури». — «А вы помашете нам платочком с берега», — сказали Игорь и Валька.

И отверженные мятежные махали двумя шарфами с причала, предварительно отмахав десять тысяч километров от Москвы до Владивостока. Но они не были просто праздными отпускниками, приехавшими проводить друзей. Они были соучастниками упомянутого выше литературного альянса, который разбился, лучше сказать, разделился пополам: двое уходили в море, двое оставались на суше. Все четверо договорились соорудить по возвращении «Витязя» в порт коллективный репортаж о том, как он готовился к походу и как плавал. Трое были верны обязательствам, четвертый увильнул, сославшись на занятость. Фамилию не назовем, но, вспомнив посвящение на книге, спросим в его же шутливом стиле: кто тут лентяй, а кто работящий?.. Ладно, справились втроем, «три кандидата разных наук», так подписались. Два профана в океанологии — историк, хирург — и специалист-океанолог. Репортаж в таком духе и построен: профаны ходят по кораблю, всем мешают, всюду суют свои некомпетентные носы, восторгаются, резонерствуют, фантазируют, а деловой человек, знаток, в своих комментариях осаживает обоих, возвращает к реальности и попутно сообщает им и читателям массу интереснейших и точных сведений, которые не нуждаются в проверке: «В этом обществе дилетантов высокой квалификации мне отводится роль зануды-критика».