Абрам Старков - ...И далее везде

Вы спрашиваете, как сложилась моя жизнь дальше.

В период войны участвовал в обеспечении навигационной безопасности на Карском военно-морском театре. Затем годы работы в Арктике, затем Прибалтика (изыскания морских портов) и снова Арктика, зимовки.

Сейчас я пенсионер и потихоньку тружусь над книгой о своей арктической деятельности.

Окажетесь в Ленинграде, буду рад встретиться…»

В упомянутую в письме Дудинку мы заходили дважды, брали уголь для Диксона, где сосредоточивались его запасы. Во время первой стоянки в Дудинке серьезно заболел Качарава и был отправлен в соседний Норильск в больницу. Думали, что лечение затянется, но случившийся в этих краях известный профессор из Ленинграда быстро, за две недели, пока мы шлепали туда-сюда, поставил нашего старпома на ноги, и, когда мы вторично пришли в Дудинку, он встретил нас на причале веселый, неунывающий, будто и не заболевал тяжко.

«Сибиряков» запозднился в Арктике. Вернулись в Архангельск в конце октября, пробиваясь сквозь лед в устье Двины, и тут же были посланы обратно в устье, к Березовому бару, вызволять застрявшие во льду транспорта́; об этом я уже рассказывал. Потом — смена «вахты» на «Сибирякове»: Сахарова, назначенного на собиравшийся в союзный конвой «Сталинград», сменил Качарава, меня, мобилизованного в военный флот, Элимелах, который летом, перед началом навигации, был сменен мною и теперь возвращался на прежнюю должность. В бою с немецким линкором он будет стоять на ходовом мостике рядом с Качаравой и погибнет.

Качарава не был убит.

Боцман Павловский, тоже оказавшийся на мостике, успел вынести раненного в живот и руку, потерявшего сознание капитана вниз, на палубу, а с накренившейся палубы передать в протянутые руки и сам прыгнуть вслед в единственную уцелевшую из спущенных на воду шлюпок с людьми, которых добивала артиллерия рейдера.

Плен…

После войны мы лишь однажды встретились с Качаравой. Я знал, что он жив, награжден двумя орденами Красного Знамени, плавает по-прежнему капитаном в Арктике, но повидаться не удавалось. Как-то, приехав в Мурманск, я чуть было не уловил его: накануне, сказали мне, ушел в море. И вдруг неожиданно, с хода, столкнулись в Москве в Охотном ряду. Он мало изменился, только левая, перебитая рука свисала недвижно. Качарава очень спешил куда-то, так об этом и сказал, будто мы вчера лишь расстались:

— Извини, дорогой, бегу, опаздываю, жена ждет на Пушкинской.

— Ты женился, Толя? Поздравляю!

— И знаешь, кто моя жена?

— Ну, у тебя был всегда широкий выбор.

— Выбор большой, а избранница — единственная!

— Кто же? — спросил я, догадываясь, и тут же получил подтверждение:

— Нато! Бегу, дорогой…

…Нато Вачнадзе, проводив мужа в очередное плавание, возвращалась самолетом в Тбилиси. В Ростове — посадка, заправка горючим. Рядом — самолет, уже готовый к вылету, тоже на Тбилиси. Пассажиры его, грузины, узнав, что в соседнем летит любимая актриса, отправились уговорить ее пересесть к ним, благо есть свободное место. Пересела. Взлетели. Подлетая к Тбилиси, машина попала в грозовой фронт и сгорела от удара молнии…

Отвлекшись надолго, где я оставил флагмана?

Стоим в бухте Провидения, конечном пункте нашего рейса на восток, как официально считается, а вообще-то мы сходили еще и в расположенную поблизости бухту Угольную, где взяли уголька из недавно открытой здесь шахты, для эксперимента взяли, чтобы проверить его качество в корабельных топках. И вернулись в Провидение пополниться пресной водой. Нам давал ее «Алеут», китобойная матка, плавбаза, судно-завод. Маленькие китобойцы доставляют ему добычу для разделки, переработки в консервы, получения технического жира. Перед тем как ошвартоваться к «Алеуту», по нашей внутренней радиотрансляции было передано распоряжение старпома как можно плотнее задраить иллюминаторы. Не от волн в бухте, от вони с «Алеута». Что это за запашок при разделке, вообразить немыслимо, надо потянуть его носом, а лучше бы — не надо, задохнетесь. Несмотря на задраенные иллюминаторы, мы подхватили все же это амбре, этот милый душок, и на обратном многодневном пути никаким проветриванием не смогли полностью от него отделаться. Приходившие к нам на борт в Мурманске морщили носы… В Провидении, когда мы подошли к «Алеуту», сначала мало кто с ледокола решался посетить пахучую плавбазу, только трюмные машинисты — по необходимости качать воду. От них и стало известно, что там в консервном цехе полно девушек-работниц. И вот, преодолевая воздушную завесу ворвани, морячки́ с флагмана потянулись к соседкам. А к вечеру на широкий спардек «Алеута» перебрался наш духовой оркестр, и пошли, и пошли кружиться парочки… У меня сохранилась уникальная фотография с «Алеута», которую я не всем показываю: распростертая на палубе гигантская туша финвала и оседлавшие ее, безудержно хохочущие два наших кочегара и две девицы с плавбазы, не подозревающие, а может, как раз и догадывающиеся, что́ за жизненно необходимый китовый орган избрали они для веселого восседания на нем…