Пётр Бартенев - О Пушкине - Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

На следующий день после получения письма Глинки Бартенев в благодарность отправил ему книгу своего журнала и, по-видимому, просил разрешения опубликовать присланные воспоминания. Ответил Глинка только 12-го, так как 4-го произошло неудачное покушение Д. В. Каракозова на Александра II, о чём прежде всего и говорится в письме. Возвращаясь к пушкинской теме, он пишет: «По желанию Вашему я объяснил дело о Пушкине, как оно было и почему рассказанное мною может объяснить содержание того прекрасного (стихи изумительно прекрасные!) послания, которое адресовал ко мне Пушкин после своего остракизма… Я писал и написал не то, что разносилось слухами, догадками и пересказами, а то, что видел и осязал… Поручаю в распоряжение опытному благоразумию Вашему всё написанное мною (по желанию Вашему) о Пушкине. Как знаете, так и поступите».

Письма Бартенева к Глинке неизвестны. Ответы Глинки хранятся: первое — в Отделе письменных источников Гос. Исторического музея, ф. 93, л. 35—42 об., второе — в ЦГАЛИ, ф. 46 (Бартенев), оп. 1, д. 558, л. 6.

Бартенев опубликовал воспоминания Глинки в ближайшем же номере своего журнала, снабдив небольшим предисловием и примечаниями.

В настоящем издании мы перепечатываем текст публикации Бартенева с очень небольшими исправлениями по рукописи Глинки.

1867, 19/31 мая. Париж.

…К<���нязь> Алек<���сандр> Пётр<���ович> Голицын, конечно, ошибся, сказав Вам, что я или В. Ст. Порошин послали к Вам письма Пушкина к моему брату. У меня никаких писем Пушкина не было и нет. Есть стихи его рукою писанные, например, его ода: Вольность, которую он в половине сочинил в моей комнате, ночью докончил и на другой день принёс ко мне написанную на большом листе.

ЦГАЛИ, ф. 46 (Бартенева), оп. 1, № 457.

Письмо это представляет особый интерес благодаря содержащимся в нём сведениям об истории создания оды «Вольность».

Ещё отрывок из неизданных записок Анны Григорьевны Хомутовой (перевод с французского)

26 октября 1826. Поутру получаю записку от Корсаковой. «Приезжайте непременно, нынче вечером у меня будет Пушкин»,— Пушкин, возвращённый из ссылки императором Николаем, Пушкин, коего дозволенные стихи приводили нас в восторг, а недозволенные имели в себе такую всеобщую завлекательность. В 8 часов я в гостиной у Корсаковой; там собралось уже множество гостей. Дамы разоделись и рассчитывали привлечь внимание Пушкина, так что, когда он взошёл, все они устремились к нему и окружили его. Каждой хотелось, чтобы он сказал ей хоть слово. Не будучи ни молода, ни красива собою, и по обыкновению одержимая несчастною застенчивостью, я не совалась вперёд и неприметно для других издали наблюдала это африканское лицо, на котором отпечатлелось его происхождение, это лицо, по которому так и сверкает ум. Я слушала его без предупредительности и молча. Так прошёл вечер. За ужином кто-то назвал меня, и Пушкин вдруг встрепенулся, точно в него ударила электрическая искра. Он встал и, поспешно подойдя ко мне, сказал: «Вы сестра Михаила Григорьевича; я уважаю, люблю его и прошу вашей благосклонности». Он стал говорить о лейб-гусарском полке, который, по словам его, был его колыбелью, а брат мой был для него нередко ментором [906]. С этого времени мы весьма сблизились; я после встречалась часто с Пушкиным, и он всегда мне оказывал много дружбы. Летом 1836 года, перед его смертью, я беспрестанно видала его, и мы провели много дней вместе у Раевских.

Рассказано Пушкиным.

Фельдъегерь внезапно извлёк меня из моего непроизвольного уединения, привёз по почте в Москву, прямо в Кремль, и всего в пыли ввёл меня в кабинет императора, который сказал мне: «А, здравствуй, Пушкин, доволен ли ты, что возвращён?» Я отвечал, как следовало в подобном случае. Император долго беседовал со мною и спросил меня: «Пушкин, если бы ты был в Петербурге, принял ли бы ты участие в 14-м декабре?» — «Неизбежно, государь; все мои друзья были в заговоре, и я был бы в невозможности отстать от них. Одно отсутствие спасло меня, и я благодарю за это Небо».— «Ты довольно шалил,— возразил император,— надеюсь, что теперь ты образумишься и что размолвки у нас вперёд не будет. Присылай всё, что напишешь, ко мне; отныне я буду твоим цензором».

Рассказано им же.

Ко мне приходит толстый немец и кланяясь говорит: «У меня к вам просьба, сделайте милость, не откажите!» — «Охотно исполню, если только могу».— «Позвольте мне украсить моё изделие вашими стихами».— «Много для меня чести; но что за изделие и какие стихи?» — «У меня приготовляется превосходная вакса для сапогов, и если позволите, на баночках я поставлю: