Юрий Левичев - Время и люди

В один из дней мы приехали в родильный дом, где на сохранении лежала вдова Сергея Никифорова. В этом году он был признан лучшим опером по линии УБЭП в России. Но тоже погиб в пожаре. Женщина должна была разрешиться уже совсем скоро… Я не рискнул присутствовать в её палате вместе с Ростроповичем. Туда зашел Алексей Левков, непосредственный руководитель погибшего. Я ждал их в больничном коридоре… Ждал около получаса.

А вот назад мы шли рядом. Он шагал с каким-то каменным лицом. Сверху на нас свисали непонятные электрические провода, сыпалась не то известка, не то штукатурка… Из одного коридора, входили в новый с такими же обшарпанными стенами… И везде в этой больнице чувствовалось какое-то запустение и убогость. Я взглянул в лицо музыканта и вдруг увидел, как по его щеке ползет и срывается на дорогой костюм большая прозрачная слеза. Он тоже понял, что я заметил это… На ходу взял мою руку в свою, сжал её крепко, ничего не сказав.

В «Три вяза» мы подъехали, когда за окном уже стемнело. Я сказал, что это наша последняя встреча. Зашли с ним в гостиницу.

У барной стойки он попросил, чтобы нам налили коньяка…

– Трудно Вам, маэстро… Завтра опять дирижировать оркестром, столько энергии оставляете на сцене! Может быть перепоручить кому-то исполнить эту тяжкую миссию с семьями? Думаю, люди поймут…

Мы выпили молча…

– Эх, Юра, Юра… – он картавил как-то по детски и смешно, и трогательно одновременно.

– Ты знаешь, мы интеллигенция, для России можем сделать очень много. Только надо, как мы с тобой сегодня, в глаза смотреть людям… Ты понимаешь? Глаза в глаза! А поручить кому-то? Нет… Тогда точно, – всё обосрут! – последнее слово он произнёс отчётливо и по слогам.

Через несколько месяцев в Самаре вышел фильм студии кинохроники о пожаре в здании УВД. Его премьера широко афишировалась в городе. В фильме Ростропович сам подтвердил, что был в семьях погибших и помогал им материально. Но боль той трагедии тогда еще не рассосалась в умах горожан. Кто-то даже пытался усмотреть в этом эпизоде пиар-акцию музыканта. Они не знали, как на самом деле он вел себя с людьми в те нелегкие дни. Что ж, может быть узнают хотя бы теперь…

В реконструированное здание на улице Соколова,34 мы перебрались уже к середине июня 1999 года. Оно пока не могло вместить в себя все службы, но сам факт того, что люди получили прекрасные условия для работы в столь сжатые сроки, заслуживает самой высокой оценки действий руководства. Поступило новое современное оборудование для экспертов, технарей, связистов, оперов. Дежурная часть, безусловно, стала лучшей в России. Однако, для пресс-службы ГУВД ничего принципиально не поменялось. Нового оборудования не дали. Ну, а на нет, как говорится, и суда нет… Работать по остаточному принципу нам было не привыкать. За имидж родного ведомства можно побороться в любых условиях. Сложнее было с другим… Другими становились сами люди в милиции. Не все… Но менялись приоритеты во власти и в обществе… Это находило отражение во многом! Даже в условиях преодоления тяжелейших последствий самарской трагедии были видны два типа людей. Кто-то и вовсе не подавал на компенсацию за утраченные вещи. Но были и желающие хоть что-то отхватить от выделяемых средств и пожертвований, хотя они и не пострадали и ничего не утратили. Одним это удавалось по-мелкому… Другим, – иначе… Кто-то, даже не побывав в горящем здании, сумел-таки оформить военную травму. Иной,- вернуть сгоревшие в сейфе доллары.

Я долго размышлял, писать или нет об этом… Ведь не было ни уголовных дел, ни фактов увольнений по таким основаниям, ни гласных осуждений кого-то… Более того, через два года после трагедии комиссия из МВД также не нашла серьезных нарушений в распределении финансовых средств. Но такое было… И я оставил свои умозаключения в мемуарах не для того, чтобы очернить милицию. А совсем по другой причине, объясняющей из-за чего подобное происходило, да и нынче происходит с нами. Вот только один из примеров.

В самом начале 2000 года опять пришлось побывать на войне. На второй чеченской… Однажды я провожал оттуда группу бойцов спецподразделения милиции в одну из республик Поволжья. Возложенные на них задачи ребята выполнили. Причем действовали геройски, подразделение возвращалось без потерь. Утром, заглянув в кузов их КАМАЗа, увидел, что он под завязку набит коврами, электроникой, и прочими ценными вещами. Как к ним относиться? Как к трофеям? А к бойцам, как к героям или мародерам? Я взглянул на них, не спросив о происхождении вещей. Они, тем не менее, смутились… А что? В верхних эшелонах власти делали то же самое… Цинично грабили при приватизации. Продолжают это делать и сегодня по всей России. А на Кавказе противник стрелял в них. Стрелял!!! Вот только отбирали бойцы то имущество не у стрелявших, а у людей которые просто жили на одной с ними земле. Вернувшись домой, они месяцами не могли выбить положенные им «боевые». В МВД якобы, не было средств на эти цели. Деньги выплачивали только через суд. Таково было отношение к ребятам, рисковавшим жизнью ради единства России. А кто-то из высших кругов в то же самое время серьезно грел руки на военных поставках в Чечню. Так кто из них, мародёр? И кто гражданин своей страны?