Юрий Левичев - Время и люди

– Иваныч, присылайте ко мне на реабилитацию пострадавших! Если вас устроит, весь санаторий освобожу для ребят! Денег не надо! Присылайте!

О врачах, особый разговор… Поднимали на ноги тяжелейших. Во всех больницах, куда привозили. С ожогами, с переломами, обездвиженных… Общее людское горе не бывает только чьей-то болью. Низкий вам поклон, дорогие, за профессионализм и доброе сердце…

Примерно через неделю удалось идентифицировать всех погибших… Пятьдесят семь душ вознеслось на небо из этого пламени. Более двухсот пострадавших… До сих пор в народе витают слухи, что там погибли сотни. В том числе гражданские лица и даже дети. Это неправда… Имеются поименные списки погибших. Если было б иначе,- всё выплыло наружу даже не через двадцать лет, а гораздо раньше. Специалисты это понимают…

В те дни Владимир Глухов в актовом зале УВД на Мориса Тореза,12 решил встретиться с семьями погибших на пожаре сотрудников… Это стало смелым решением. Посмотреть в глаза друг другу рано или поздно предстояло, что ни говори… И то, что эта встреча будет непростой, понимали все…

Боль чувствовалась в каждом слове, в каждой реплике, в каждом вздохе… Рефреном через весь разговор проходили слова одной из матерей:

– Мы вам доверили своих детей, а вы их нам не вернули…

И никакие слова не могли унять эту боль. Никакие обещания… Никакие клятвы…

Мстислав Ростропович тоже готовился встретиться с семьями погибших милиционеров. Они с Галиной Вишневской остановились в гостинице «Три вяза». Ежедневно после дневных концертов маэстро планировал выезжать оттуда, дабы посетить хотя бы несколько семей. Нужно было десять дней, чтобы проехать по всем… И это после напряженной работы с оркестром на мировой премьере «Видений Иоанна Грозного» в самарском театре оперы и балета. Никто не взялся за подобное. Это было нужно только ему, – «гражданину мира»… Посмотреть в глаза людям, потрясенным свалившимся на них горем… Положить руку на голову детям, потерявших отца или мать… Поддержать добрым словом тех, кому он мог помочь в эти трагические дни…

Администрация области закрепила за музыкантом персональный автомобиль. ГАИ выделила машину сопровождения.

Я ждал приезда Ростроповича у подъезда дома, в котором жила одна из семей погибших. Было холодно… Мы с Владимиром Караваевым, оператором телегруппы, коротали время то в служебной машине, то на улице. Наконец кортеж подъехал, из одного автомобиля вышел музыкант, из другой,- генерал Владимир Глухов. Вместе подошли к лифту, и тут маэстро заметил, что идет съемка. Глухов меня представил, но пожимая руку, я увидел, как сжались у артиста губы. Глаза стали колючими. Он на меня уставился, не моргая, и произнес отрывистым, ледяным голосом:

– Я не желаю, чтобы мои посещения убитых горем людей освещали на телевидении. Если такое случится, лично выйду на министра, но добьюсь Вашего увольнения из органов внутренних дел. Вы меня поняли, молодой человек? -

Я взглянул на Глухова, тот не реагировал… Пришлось отбиваться самому:

– Зря Вы так, маэстро… Шила в мешке не утаить! Об этом гражданском поступке Ростроповича СМИ расскажут в любом случае, даже если мы промолчим. Но Вы нас поймите… Эта трагедия когда-то станет историей. А история должна быть правдивой. Я обещаю Вам, сегодняшние кадры не попадут на телевидение. Но в истории они всё же должны остаться… -

Глаза его улыбнулись каким-то особенным, – ласковым светом. Он посмотрел на Глухова, а свою руку положил мне на плечо:

– Володя, а дай-ка мне этого подполковника на пару дней?

– Я не против, если у него время будет…

– Ну, что договорились, Юрий? Только без камеры…

– Ну, без камеры, так без камеры… Договорились!

Два последующих вечера я сопровождал Ростроповича в его поездках в семьи погибших. С людьми он разговаривал тихо… Бывало долго молчал. Бывало говорил без умолку. Чувствовал настроение, и для каждого у него находился свой ключик к затаенной душе. Может ли кто-то из нас чувствовать чужую боль так, как её чувствовал этот великий человек? Вряд ли… Такое подвластно только избранным. Этот гениальный виолончелист лечил людей своим присутствием. Только в самом конце, прощаясь, и как бы стесняясь своего поступка, оставлял им частичку собственной души и небольшой конвертик с деньгами…

Именно в те горестные дни, у меня в голове стали складываться наивные и корявые строчки моих первых стихов…