Ирина Стрелкова - Валиханов

В воспоминаниях Потанина причиной разрыва Валиханова с Черняевым названы расправа русских войск над единоверцами Чокана или, может быть, и над соплеменниками. Ядринцев высказывается неопределенней: «Не сошлись ли эти два деятеля, или Валиханов содрогпулся и в нем запротестовало чувство ввиду предстоящей борьбы в Средней Азии, остается неизвестным».

И Потанин и Ядринцев с Чоканом уже не встречались. Пишут по слухам.

В Центральном государственном архиве Казахской ССР сохранился «Наказ начальника 8-го батальона Богацевича начальнику 9-го батальона майору Курзину» от 8 июня 1864 года, данный в крепости Аулие-Ата. Из этого документа явствует, что 7 июня Черняев отправил обратно в Верное часть своего отряда. При отряде, направляющемся в Верное, должен был состоять в числе других и штабс-ротмистр султан Валиханов.

Каковы бы ни были причины и обстоятельства отъезда Чокана из Зачуйского отряда, Черняев не обошел его наградой. За отличие в делах с кокандцами штабс-ротмистр Валиханов был представлен к чину ротмистра.

Стоит обратить внимание, что после взятия Аулие-Аты подал в отставку поручик Гази Валиханов. Не спутаны ли в слухах Чокан и его родич? Гази в оппозиции к Черняеву не состоял. Он просто-напросто отправился к приятелю своему, султану джалаиров Камбару Аланову, и принялся вместе с ним обирать степняков-кочевников. А после он вновь окажется на службе. И где! В лейб-гвардии Атаманском его императорского величества наследника цесаревича полку [128] Их будут путать и в дальнейшем. Возможно, что А. Е. Врангель мельком видел в Париже Гази Валиханова. .

Чокан в отставку не подал. Не мог он, не имел права уйти в отставку летом 1864 года, когда ходжа Бузрукхан, за спиной которого стоял Якуб-бек, двинулся на Кашгар.

Скорее всего Чокан узнал о Бузрукхане и Якуб-беке после взятия Аулие-Аты от пленных сарбазов. И именно это стало причиной его срочного отъезда в Верное.

20 ноября 1864 года Чокан Валиханов сидел за низким столиком в неряшливом зимовье султана Тезека и писал Герасиму Алексеевичу Колпаковскому о своих переговорах с китайцами, прибывшими из Кульджи. Чокана беспокоило, что до сих пор нет известий от его помощника Бек-таира, направившегося для сбора сведений в Восточный Туркестан.

«Донося о сем вашему превосходительству, — писал Чокан, — прошу Вас, если можно, облечь мое агентство в официальную форму, чтобы после мне быть полезным Вашим сотрудником».

Значит, до этого он действовал из аула Тезека от себя, на свой страх и риск, по своему убеждению и со своими надеждами сделать все, что в его силах, чтобы пароды Восточного Туркестана перестали убивать друг друга.

Его характер и его убеждения недооценили даже близкие друзья. Ядринцев написал в своих воспоминаниях, что Валиханов удалился от дел и кончил жизнь печально среди родных кочевников, будучи не в силах передать им даже надежды на лучшее существование. Ошибку Ядринцева впоследствии использовали националисты, создававшие миф о разочаровании Валиханова: элегантный офицер русской армии переоделся в широкую киргизскую одежду и умер в заброшенном киргизском ауле.

Заброшенный аул?.. На самом деле Чокан жил то у Тезека, отнюдь не в глуши, а в центре большого рода албанов, то в Капале, где существовал кружок образованных людей, где выписывали столичные газеты и журналы. И, значит, он держал в руках книжку «Современника» № 6 за 1864 год, где над статьей К. Губарева «Киргизская степь» стояло посвящение ему, Чокану Валиханову. Автор статьи рассказывал русскому читателю о большой тяге киргизов к образованию — в чем примером для степного кочевого племени служит «…Чокан Валиханов — такая способная, развитая и дельная личность, какой не появлялось ни между одними инородцами сибирскими». Нет, в Петербурге его не забыли.

В остававшийся малый срок жизни время Чокана опять летело стремительно. Он был теперь не одинок — рядом с ним появилась Айсары, сестра Тезека.

О ней нам мало что известно. Свадебных торжеств, очевидно, не было. Ведь в них непременно участвовал бы знаменитый акын Суюмбай со своим учеником, уже восемнадцатилетним Джамбулом, и они бы сохранились в поэтической памяти народа.

С Айсары встречался через полгода после смерти Чокана А. К. Гейнс, ездивший по аулам Среднего и Старшего жузов с комиссией, которая работала над проектом переустройства управления Степью. В дневнике Гейнса описаны встречи с родными Чокана Валиханова и с его вдовой. Гость, незнакомый с обычаями казахов, не понял глубины горя Зейнеп. По его описанию, она громко плакала и «гримасничала». Казахский обычай требовал и от Айсары, чтобы она при гостях начинала громко причитать. Однако, как пишет Гейнс, «вдова была, видимо, подавлена своим горем, но не ломалась и не хныкала. У нее очень доброе лицо». Это свидетельство чужого, не слишком чувствительного человека неожиданно дает нам очень и очень много. В ауле Тезека, на взгляд того же Гейнса, все погрубее, попроще, подичее, чем у европеизированного Чингиса Валиханова. В соответствии с нравами своей семьи Айсары должна была бы, если пользоваться словами Гейнса, уж очень сильно ломаться и хныкать. Но она повела себя не как сестра султана Тезека, а как вдова Чокана Валиханова. Все-таки Чокан встретил в своем народе женщину, которая смогла стать ему духовно близкой. Перед смертью он написал родителям, чтобы они взяли Айсары к себе, не оставили без внимания и заботы. Просьба не совсем понятная. По адату после смерти мужа вдова становится женой его брата. Так что согласно обычаю Айсары непременно должна была оказаться после смерти Чокана у Валихановых. Не просил ли он перед смертью обойти этот обычай, чтобы Айсары просто переехала в Сырымбет к Чингису? Но все свершилось по адату: приехавший к Тезеку брат Чокана Жакуп воздвиг на его могиле мавзолей из глины, прикрепил доску с соответствующей молитвой и взял Айсары в жены. Существует легенда, что первый ребенок Айсары рожден не от Жакупа, а от Чокана, но это ничем не подтверждено. Тридцать лет спустя Потанин, приехавший навестить старого Чнн гиса, узнал, что Айсары все-таки развелась с Жакупом и живет с его детьми в Сырымбете у Макы. Однако Потанин с ней не повидался, не спросил ее о последних днях Чокана, хотя в ту пору он как раз усиленно занимался поиском рукописей своего покойного друга. И вообще все, кому дорога была память о Чокане, кто хлопотал о памятнике на его могиле, об издании его трудов, не вспоминали никогда о его вдове.