Рэнди Тараборрелли - Фрэнк Синатра. «Я делал все по-своему» [litres]

Тут-то, во время ожидания, его и застала весть о том, что Аве сделалось дурно на съемках, и ее срочно доставили в Лондон и положили в больницу. По договоренности с Авой, доверенные лица назвали болезнь «тропической инфекцией» и приплюсовали к ней анемию. Беспокоясь о ребенке, Фрэнк метнулся в Лондон и обнаружил Аву в отеле «Савой». Она солгала ему, заверила: и с ней, и с малышом полный порядок.

Лишь в Африке, под Рождество, Ава созналась мужу, что сделала аборт. Фрэнк ушам своим не верил. Еще одно дитя уничтожено втайне от него! О чем только Ава думала?! Зачем она это сделала?! Ава не удостаивала мужа ответом, сохраняя столь знакомое ему непроницаемое выражение лица. Фрэнк ощущал полную беспомощность. Потом нехотя и весьма неубедительно Ава объяснила причины своего поступка. Весь разговор не занял и пятнадцати минут – Ава объявила, что устала и хочет побыть одна.

– Останься со мной, – молил Фрэнк. – Нам нужно всё обсудить.

– Нет, я пойду. Мне пора, – отрезала Ава. Впрочем, на пути к двери она всё-таки оглянулась и произнесла с тоской: – Пожалуйста, Фрэнк, постарайся меня не возненавидеть. Очень тебя прошу. Я просто не могла всё это выносить.

– Поздновато просишь, – скрипнул зубами Фрэнк.

– Похоже, возврата к прежнему не будет, – поделилась Ава с Люси Уэллман. Они-де с Фрэнком никогда через случившееся не перешагнут. – Я преступница! Я чудовище! – рыдала Ава в телефонную трубку. Люси посоветовала взять паузу, подумать, что для Авы главное в жизни на сегодняшний день, что именно ей нужно. Заметила, что Ава не только ребенка потеряла, но скорее всего еще и мужа.

– Ты права, – согласилась Ава. – Я разрушила остатки наших отношений. Может, даже нарочно, – добавила она, всхлипнув. И вдруг воскликнула, будто на нее озарение нашло: – Господи! Как по-твоему, Люси, я нарочно это сделала, да? Я нарочно разрушила наши отношения?

Люси сказала, что наверняка не знает, но, пожалуй, так и есть. Ава, не в силах продолжать разговор, повесила трубку.

К концу 1952 года Фрэнк Синатра почти не сомневался – заветная роль достанется его другу, Илаю Уоллаку.

– Узнав, что Уоллак тоже пробовался, я сказал себе: всё, Фрэнк, оставь надежду, – вспоминал Синатра. – Он опытный актер; куда мне с ним тягаться?.. А потом раздался звонок. Роль дали мне, гонорар определили – тысяча долларов в неделю. Но я бы и бесплатно снимался – потому что это была возможность сыграть самого себя.

– Уж я выложусь! – воскликнул Фрэнк, повесив трубку. – Они не пожалеют, что дали роль мне.

Съемки начались второго марта 1953 года там, где имеют место описанные в романе события – в гавайском городе Шофилд-Барракс, в отеле «Ройал гавайан», на пляже Вайкики, возле потухшего вулкана Даймонд-Хед и на курорте Уэйлея. Гарри Кон деньгами не сорил – бюджет был скромный, даже скудный по тем временам. Чартерный авиарейс приземлился в пять утра – и к этому времени Фрэнк с Монтгомери Клифтом так набрались, что были практически нетранспортабельны. Их поведение взбесило Берта Ланкастера. Вот что он рассказывал:

– Они напились в стельку. Мы с Деборой [Керр] добудиться их не могли. Представляете, какое положение? У трапа Гарри Кон с журналюгами ждет, а на борту – бардак.

Фреду Циннеману пришлось иметь дело с актерами противоположных темпераментов.

– Это было нелегко, – вспоминал Циннеман. – Впрочем, где вы видели легкие съемки? Снять фильм всегда трудно.

Берт Ланкастер особенно пекся о Деборе Керр – ведь амплуа неверной жены было для нее в новинку, прежде она играла добродетельных женщин. А с Циннеманом Ланкастер постоянно спорил – считал, что его роль следует переписать. Монтгомери Клифт в открытую называл Ланкастера пустозвоном.

Позднее Циннеман признавался, что работа с Фрэнком шла гладко. Фрэнк в девяноста процентах случаев полностью соглашался с режиссерским замыслом.

– Никаких проблем Синатра не доставлял. Ну, поспорим с ним малость – в десяти случаях из ста. Обычно, если актер с тобой в четырех случаях из десяти соглашается, – уже хорошо. Фрэнк очень старался и проявлял удивительную восприимчивость. У него тогда были серьезные неприятности. Каждый мог заметить – Фрэнка что-то постоянно гложет. Он слишком много пил. Наверняка уже алкоголизмом страдал. Здоровые люди столько не пьют. Однако должен признать, что Фрэнк ни разу не потерял из-за алкоголя человеческий облик. Алкоголь ввергал его в очень мрачное настроение, но, по-моему, личные переживания только помогали Фрэнку играть Маджио. Добавляли персонажу глубины и убедительности. Фрэнк свою боль переносил на актерскую игру, это каждый мог заметить. В общем, работать с Фрэнком было приятно.