Владимир Порудоминский - А рассказать тебе сказку?..

Самый вид книги завораживал его: он не в силах был прейти мимо, не перелистать. Знакомые удивлялись — почти всякую книгу читал он с интересом, во всякой отыскивал что-нибудь нужное. А удивляться нечему: жизнь показала, что Афанасьев многим интересовался, о многом думал.

Семь гимназических лет Афанасьев прожил, вместо с другими мальчиками из уездов, на квартире у преподавателя Добровольского. Квартира была пропитана запахом прогорклого гусиного сала. В учительском доме царила скупость. "Учитель не довольствовался деньгами, которые присылали родители гимназистов, он наживался и на скудном ребячьем довольствии. Дети враждовали из-за ломтика хлеба, из-за кусочка сахара. Голодными зверьками рыскали по комнатам в надежде стянуть горбушку ржаного, слизнуть стакан подкисшего молока, подхватить яблоко.

Речи их становились лживыми и грубыми, шалости — жестокими.

Семь гимназических лет Афанасьев жил впроголодь, без своего угла, куда можно сбежать, без добрых людей, за которыми хочется пойти. Но он читал. Он убегал в книгу, шел за ее героями. Он всегда хотел есть, но за обедом глотал пустой суп, неловко изогнувшись, и косил глазом в книгу. Кто-нибудь из соседей успевал стянуть у него тощую пайку хлеба. Учителево семейство смеялось: «Так и надо. Не зевай. Держи свое крепче». Но он читал.

Если искать у Афанасьева талант, который сызмальства в нем открылся, то это любовь к чтению, умение читать. Такой талант даром не пропадает. Учителя не сумели помешать Афанасьеву стать знающим человеком. Знания, почерпнутые из книг, взял он с собой, как сказочный меч-кладенец, когда отправился искать свое будущее.

Сказка про репку, которая выросла большая-пребольшая, в сборнике Афанасьева рассказывается так: сперва репку тянет дедко, потом к нему на помощь приходит бабка, потом — внучка, потом — сучка; знакомых нам кошки и мышки нет, вместо них является «нога», за ней «друга нога», за ней третья и так далее. Каждая «нога» берется за предыдущую, а первая «нога» за сучку, сучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедка, дедко за репку, тянут-потянут…

Нужно помянуть тех, кто до Афанасьева издавал и собирал сказки, хотя вряд ли кого можно назвать предшественником Афанасьева: он строил все дело по-новому — начинал . Но люди, которые до него пробовали вытянуть из земли сладкую, ядреную репку русской сказки, старались по разумению своего времени. Репка поддается не потому лишь, что пришла пятая или двадцать пятая «нога», а потому, что «нога» пришла вовремя.

Афанасьев вовремя взялся за издание сказок; невозможно умалить его труд — никто другой не сумел сделать того же — и все-таки время, как увидим, помогало Афанасьеву.

Однако наша сказка про репку начинается за сто лет до первого выпуска афанасьевских сказок.

Она начинается в восемнадцатом столетии, когда стараниями Петра и его сподвижников Россия повернула на новый путь и зашагала широко.

Петр приказывал воеводам следить, чтобы подданные своих детей «сколь возможно чтению и письму обучали». В восемнадцатом столетии читателей в России очень прибавилось.

Литература вошла в силу: во второй половине века издавали свои сочинения Ломоносов, Сумароков, Фонвизин, а следом Радищев, Державин, Карамзин. Но был читатель, которого называли «непросвещенным»: небогатый дворянин из тамбовского или пензенского поместья, московский купец, тульский ремесленник, крестьянин, обученный грамоте. «Непросвещенный» искал чтения занимательного. Ходили по рукам романы и повести, изобилующие удивительными приключениями — путешествиями, сражениями, встречами с разбойниками; иные из этих повестей больше походили на волшебную сказку. Известные истории о Бове-королевиче и о Еруслане Лазаревиче, занесенные к нам от других народов, так полюбились русскому читателю, столько пересказывались, что с годами и вправду превратились в народную сказку. Пушкин ребенком узнал о Бове не из книг, а от няни Арины Родионовны. В стихах он вспоминал «о прелести таинственных ночей», когда «мамушка» «в чепце, в старинном одеянье» шепотом рассказывала ему «о мертвецах, о подвигах Бовы».

Занимательные истории, полуроманы-полусказки, соперничали с литературой — и успешно. Поэт Сумароков жаловался: чем «над рифмами потеть», лучше, оказывается, писать про Бову. В журнале того времени говорилось с возмущением, что сказок продано гораздо больше сочинений г. Сумарокова». «О времена, о нравы? Ободряйтесь, российские писатели, сочинения ваши скоро и совсем покупать перестанут».