Л. М. Леонов преподнес свой роман «Барсуки» (М., 1925) «Максимилиану Александровичу Волошину в знак уважения и любви от автора. 17 июня 1925. Коктебель». Владимир Луговской свою книгу «Сполохи» (М., 1926) надписал: «Максимилиану Александровичу Волошину, с глубокой благодарностью, уважением и любовью к его творчеству. В. Луговской, март 1927 г.». «Золотое веретено» Вс. Рождественского (1921) хранит такую надпись: «Дорогому Максу — эта юношеская книга, отмеченная влиянием и его поэтического гения. В. Р. 14/Х 29 г.» Посетивший Волошина П. А. Павленко оставил в Доме поэта сборник своих рассказов «Анатолия» (М., 1932) — «Максимилиану Александровичу Волошину — хозяину Киммерии — от нового подданного. П. Павл[енко] 15.VI.32».
4
Для Волошина книга отнюдь не была предметом собирательства и еще менее — материальной ценностью. Он называл книги «постоянным орудием своей работы». «Книги, природа и люди… Это три ступени моей души», — писал он в 1911 году. Книга была ценна для него постольку, поскольку она помогала рождению его собственных мыслей. «Мне книга дает только тогда, когда глаза отрываются от нее и я вижу свое… Я люблю думать над книгой, как любят думать под музыку…» «Одиночество, книги и мысли», — записывает он в дневнике в июне 1905 года.
На полях книг Волошин ставил карандашом крестики, отчеркивал отдельные строки, во французских изданиях надписывал перевод отдельных слов и выражений. На авантитуле сборника Николая Тихонова «Брага» (М; Пг., 1922) Волошин выписал названия привлекших его внимание стихов: «Баллада о синем пакете», «Баллада о гвоздях», «Сами». Изредка появлялись записи собственных мыслей, развивающих мысли автора или полемизирующих с ними. В книге Альфонса Сеше и Жюля Берто «Эволюция современного театра» (Париж, 1908) Волошин делает примечание: «Смысл этого в том, что французс. публика смотрит на пьесу не как на художественное произведение, а как на кусочек жизни. Жизни она выражает одобрение или неодобрение». В книге Д. Рескина «Искусство и действительность» (М., 1900) против известного афоризма: «Девушка может петь о своей утраченной любви, но скряга не может петь о потерянных деньгах» — Волошин возразил: «Почему? Разве Скупой Пушкина не поэт? А ведь он то же самое мог бы сказать, утратив свои деньги».
Порой, при чтении французских стихов, поэт записывал возникавшие у него в голове строки перевода. В книге Анри де Ренье «Портреты и сувениры» (Париж, 1913) на странице 338 читаем: «И вся пустынная страна цветет святыми именами», — образ, сопоставимый с дорогой сердцу Волошина Киммерией… Много таких строк в книгах Эмиля Верхарна — одного из самых любимых поэтов Волошина. Книга стихов Жюля Лафорга вдохновила поэта на стихотворную ее оценку, тут же записанную на шмуцтитуле:
Эти страницы — павлинье перо,
Трепет любви и печали.
Это больного поэта-Пьеро
Жуткие salto-mortale…
(Это четверостишие вошло затем в первую книжку стихотворений Волошина под заголовком «На книге Лафорга».)
В заметках по истории книгопечатания М. А. Волошин записал: «Жилище человека — его раковина. Книга — его жемчужина: болезнь и драгоценность». В трудную минуту жизни книги были для поэта опорой, друзьями. В стихотворении «Дом поэта» он писал:
Мой кров убог. И времена — суровы.
Но полки книг возносятся стеной.
Тут по ночам беседуют со мной
Историки, поэты, богословы.
И здесь их голос, властный, как орган,
Глухую речь и самый тихий шепот
Не заглушат ни южный ураган,
Ни грохот волн, ни Понта мрачный ропот…
Крым. Планерское