Но пса охраняю —
Сам вою, сам лаю,
Когда пожелаю,
О чем захочу.
Когда постарею,
Пойду к палачу,—
Пусть вздернет скорее,
А я заплачу.
Бывают дни — я голову в такое пекло всуну,
Что и судьба попятится испуганна, бледна.
Я как-то влил стакан вина для храбрости
в фортуну,
С тех пор — ни дня без стакана. Еще ворчит она:
«Закуски — ни корки!»
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу…
Я ноги — в опорки,
Судьбу — на закорки,
И в гору, и с горки
Пьянчугу влачу.
Я не постарею,
Пойду к палачу,—
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.
Однажды переперелил судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик,
Хамила, безобразила и обернулась роком,
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.
Мне тяжко под нею,—
Уже я бледнею,
Уже сатанею.
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!!
Не надо за шею!!! —
Я петь не смогу!»
Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу,—
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу.
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
Где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
Помнишь ли, товарищ, этот дом?
Нет, не забываешь ты о нем!
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто в Большом Каретном не бывал.
Еще бы…
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
Где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
Переименован он теперь,
Стало все по-новой там, верь не верь!
И все же, где б ты ни был, где ты ни бредешь,—
Нет-нет, да по Каретному пройдешь.
Еще бы…
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
Где твой черный пистолет?
На Большом Каретном.
Где тебя сегодня нет?
На Большом Каретном.
«Истома ящерицей ползает в костях…»
Истома ящерицей ползает в костях,
И сердце с трезвой головой не на ножах.
И не захватывает дух на скоростях,
Не холодеет кровь на виражах.
И не прихватывает горло от любви,
И нервы больше не в натяжку, хочешь — рви.
Провисли нервы, как веревки от белья,
И не волнует, кто кого — он или я.
На коне — толкани — яс коня.
Только «не», только «ни» — у меня.
Не пью воды, чтоб стыли зубы, ключевой,
И ни событий, ни людей не тороплю.
Мой лук валяется со сгнившей тетивой,
Все стрелы сломаны, я ими печь топлю.
Не напрягаюсь и не рвусь, а как-то так.
Не вдохновляет даже самый факт атак.
Сорвиголов не принимаю и корю,
Про тех, кто в омут с головой — не говорю.
На коне — толкани — яс коня.
Только «не», только «ни» — у меня.
И не хочу ни выяснять, ни изменять.
И ни вязать, и ни развязывать узлы.
Углы тупые можно и не огибать,
Ведь после острых — это не углы.
Любая нежность душу не разбередит,
И не внушит никто, и не разубедит.
А так как чужды всякой всячине мозги,
То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.
На коне — толкани — яс коня.
Только «не», только «ни» — у меня.
Не ноют раны, да и шрамы не болят —
На них наложены стерильные бинты.
И не зудят, и не свербят, не теребят
Ни мысли, ни вопросы, ни мечты.
Свободный ли, тугой ли пояс — мне-то что.
Я пули в лоб не удостоюсь — не за что.
Я весь прозрачен, как раскрытое окно,
И неприметен, как льняное полотно.
На коне — толкани — яс коня.
Только «не», только «ни» — у меня.
Ни философский камень больше не ищу,
Ни корень жизни, — ведь уже нашли женьшень.
Не посягаю, не стремлюсь, не трепещу
И не надеюсь поразить мишень.
Устал бороться с притяжением земли.
Лежу — так больше расстоянье до петли.
И сердце дергается, словно не во мне.
Пора туда, где только «ни» и только «не».
Толка нет, толкани — и с коня.
Только «не», только «ни» — у меня.
Сыт я по горло, до подбородка.
Даже от песен стал уставать.
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать.
Друг подавал мне водку в стакане,
Друг говорил, что это пройдет.
Друг познакомил с Веркой по пьяни —
Верка поможет, а водка спасет.
Не помогли ни Верка, ни водка.
С водки похмелье, а с Верки — что взять?
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не смогли запеленговать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу