И Лугин - Немецкий плен и советское освобождение. Полглотка свободы

Конечно, жалко было, что мы подвели других. Теперь конвоиры на них злобу вымещать будут. Но, что поделаешь, запишем и этот грех на себя.

Ну, дальше малоинтересно. Как и вы, шли мы ночами. Прятались днем. Главная угроза была от детей. В Германии идти было легче, да и расстояния между населенными пунктами были поменьше, а главное — пропитание доставали в огородах возле селений. Много попадалось разбитых деревень, где прятаться было легко. Попали в английскую зону. Сначала искали лагеря, где бы пристроиться, но, дойдя до Трира, увидели объявление о наборе в Легион. От одного русского, сбежавшего в Марселе и пробиравшегося назад, к знакомому немцу, узнали, что советчики вылавливают всех русских в Марселе».

Михаил кончил. Мы долго сидели молча.

Потом заговорил Андрей-власовец, с давно накопившейся горечью: — «Да, союзники нам лепят ярлык коллаборантов и охотятся за нами, как за дикими зверями! Не хотят понять, что мы боролись за свободу России, а может быть и всего мира. Только мы! И у нас не было выбора в союзниках. Нас преследуют те, кто сам пошел на коллаборацию с тираном покрупнее Гитлера. Забрали Польшу у Гитлера и отдали ее Сталину, и это имея в кармане атомную бомбу!

Как же все это понять и объяснить? Скажу вам, что дурят они народ, объясняя все подлостью Сталина и своей наивностью. Они знали, что делали. Берегли кровь своих солдат и меняли свободу чужих государств на русскую кровь! А зачем русскому народу Польша и другие страны? Они нужны коммунистам, чтобы надеть ярмо на всю Европу! Торговали — веселились, подсчитали — прослезились!

Вот против всех этих сил и встал Власов!

А наша задача сказать правду русскому народу, что нет у него союзников на Западе, чтобы впредь не заблуждался, как мы до войны: „Европа-де знает, как мы страдаем, Европа нам поможет!“ Никто нам, кроме нас самих, не поможет!»

Условия жизни в лагере легионеров были несравнимы со всеми другими лагерями, в которых мне приходилось бывать. Кормили отлично. В воскресенье и на праздники полагался черпак белого вина. Муштровкой пока не утруждали. Песен не пели: неизвестно какие петь. Кое-кто ходил в солдатские дома терпимости. Развлекались еще страданиями часового у входа в лагерь, где висел французский флаг. Каждый проходивший мимо флага должен был отдать честь знамени: военный козырял, а гражданский снимал головной убор. Улица была довольно оживленная, проходившие мимо немцы норовили шляпы не снять. Они брались рукой за край головного убора и ускоряли шаг. Немцы французов не считали победителями Германии, не боялись и не уважали. Экспансивный француз-часовой метал громы и молнии, угрожал винтовкой, пытался бежать за нарушителем приказа, но, как известно, поста покидать не велено. Через час часовой совершенно выдыхался, начинал спотыкаться и из груди у него вырывался только хрип.

Ко всем моим болячкам прибавилась еще и малярия. Где я ее мог подхватить — не могу себе представить. Ровно в 12 часов меня начинало трясти как осиновый лист. Полчаса помаюсь, потом отпускает. Отпросился я к доктору в город. Доктор сразу же положил меня на операционный стол. Под наркозом вырезали дикое мясо на левой руке. От малярии дали желтые таблетки.

Решили мы с Григорием из Легиона уходить. Можно это было сделать как законным, так и незаконным путем: просто перелезть через проволоку позади нашего барака и исчезнуть. Сначала я попытался уйти законным путем. Ближайшим нашим начальником был тот самый сержант, который нас привез из Трира. С ним происходили метаморфозы. В подвыпившем состоянии, которое выпадало довольно часто, это был душа-человек. Но в трезвом он был придирчив и зол. В одно из его лучших настроений я пошел к нему просить уволить меня из Легиона по болезни. Сержант очень смеялся, узнав, что у меня малярия. Порядочные легионеры возвращаются из Индо-Китая с малярией, а этот заболел, еще не доехав. Кончив смеяться, сержант сказал: — «Я добрый человек, так и быть, иди в контору, тебе выпишут увольнительную». — Но я продолжал: — «Я знаю, что ты добрый человек, отпусти и моего товарища. Видишь, я совсем болен и за мной некому смотреть!» — Сержант потер щеку и махнул рукой. В канцелярии нам выписали справки об увольнении. После этого мы с Григорием отправились прощаться с земляками. Михаил обещал написать письмо из Франции о своих там похождениях. Слово свое он сдержал. Я просил чеха позаботиться о наших друзьях, тот также свое слово «сдержал».

Когда собирали вещи, я обнаружил, что меня обокрали. Забрали несколько пачек хорошего французского табаку, который выдавался в Легионе. Табак в то время представлял большую ценность. Я прятал пачки под матрас. Григорий был осторожнее, он носил табак с собой.