Михаил Беломлинский - Мне повезло - я всю жизнь рисую!

— Со времен учебы в СХШ я всегда ношу с собой альбомчик и рисую. Рисовал я и Лешу, и Сережу Довлатова (он одно время у нас работал), и, конечно, Иосифа. Один рисунок ему особенно понравился: «Мишель, вот этот похож!» и расписался. Он был напечатан в 1980 году нью-йоркском альманахе «Часть речи». Потом он часто воспроизводился в разных изданиях в Штатах, в Европе. А в перестроечное время и в России. В некоторых последних сборниках он уже помещен среди рисунков Бродского как его автопротрет. Я увидел этот журнал «Часть речи» еще в Питере» и ужасно гордился, что мой портрет напечатан на всю страницу в таком замечательном американском альманахе. Этот мой рисунок нравится мне до сих пор. Что-то мне удалось в нем передать.

Иосиф был очень красивый. Совершенно великолепная голова, как у древнеримских скульптур, что на первом этаже в Эрмитаже. И очень пластичный, в любой одежде. Он выглядел артистично и элегантно, причем еще тогда, когда у него не было тех заграничных шмоток, которые ему, естественно. Очень шли, и очень ему нравились. Помню, он показывал мне американский пиджак, без подкладки на спине; обожал зажигать спички о джинсы, учил меня, куда заправлять тонкий конец галстука: «…Вот тут на широком конце, с той стороны, нашита такая полоска, с названием фирмы, туда и заправляется тонкий конец…».

— Вы иллюстрировали много стихотворений для детей разных поэтов. Случалось ли вам иллюстрировать стихи для детей Бродского ?

— Иллюстрировал Бродского я один раз, в 1964 году. Мне позвонил друг Иосифа из издательсва «Малыш» в Москве и попросил срочно сделать и прислать макет книжки «Буксир», чтобы они могли заключить договор с ним, подтвердить, что он «не тунеядец». Я с удовольствием рисовал цветные картинки к этому прекрасному стихотворению.

— Вы помните, как началась травля Бродского ?

— Об этом опять же лучше пусть расскажет моя жена.

— Виктория Беломлинская: Травля Иосифа началась с газетных фельетонов. Писал их Мотька Берман. Папа говорил мне, что все журналисты знали: во время блокады Мотьку, по броне оставшегося в Лениграде, арестовали. Его жена была медсестрой в больнице, и его взяли с поличными, когда он продавал краденные медикаменты. По закону военного времени ему был положен расстрел. А он благополучно вышел из «Большого дома» и продолжал работать в газете, печатался под псевдонимом «Иван Дозорный» и «В. Медведев». Все знали, что это такое. И все-таки, когда появился этот первый его фельетон, Александр Иванович решил усовестить его. Он пришел в редакцию «Вечорки», прошел к Берману и говорит: «Мотя, почему ты травишь моего сына? Ты что, не понимешь, чем это пахнет? Ты же еврей!» Пока он говорил, Берман не подымая головы, не глядя на него, перебирал какие-то бумажки на стол, но вдруг гордо распрямился и сказал: «Да, Саша, я —— еврей. Но я тот еврей, который нужен. А твой сын никому не нужен».

— Присутствовали ли вы на суде над Бродским ?

— Да, и на первом, и на втором «показательном» 13 марта 1964 года. Обстановка была страшная, толпы дружинников, каких-то работяг, «рабочей молодежи». В газете писали: «Постановление суда было встречено горячими аплодисментами людей с честными рабочими руками».

В перерыве между «нашими» ходил мальчик Витя Топоров, сын адваката Топоровой и шептал: «Мама очень просит быть сдержанными, а то устроют провокацию и всех удалят из зала». Но быть сдержанными было очень трудно, в курилке моя теперешняя жена Вика залепила пощечину гнусному Воеводину, обвинителю от Союза писателей. От своего отца она знала, что отец Иосифа Александровича —— Александр Иванович в блокаду буквально спас от смерти старшего Воеводина, а теперь сын участвовал в травле Иосифа.

— Многие считали и до сих пор уверены, даже на Западе, что Бродский своей славой обязан суду .

Виктория Беломлинская: Вы знаете, у последующего поколения поэтов была совершенно бредовая идея, что им нужно попасть в тюрьму, чтобы завоевать славу. Но недаром Иосиф очень не любил вспоминать о своем суде. Потому что брошенное кем-то неумное мнение, что его «сделал суд» — глупое и ложное. До суда целый круг его ровесников признал в нем гения. И хотя слово это достаточно расхожее, но применительно к Иосифу оно приобретает свой губокий, исконный смысл. В нем с юности были все приметы гения. Они были в опережающей возраст мудрости, и в тех провидениях, которые есть в его стихах. Взять хотя бы «Письма римскому другу»: «Как сказал мне старый раб перед таверной: „Мы, оглядываясь, видим лишь руины“. Взгляд, конечно, варварский, но верный…» А ведь когда это было написано — в 1972 году!