Грант Моррисон - Супербоги [Как герои в масках, удивительные мутанты и бог Солнца из Смолвиля учат нас быть людьми]

Едва американские супергеройские комиксы угодили в очередную безопасную колею, все эти умные и просвещенные сюжеты как будто исчезли из истории. Расцвет взрослых мейнстримных комиксов, похоже, миновал, но уроки авторской эпохи не прошли даром. Далеко-далеко, в четырех тысячах миль, в чумазой Великобритании, один суровый сукин кот уже вынашивал планы следующего этапа суперчеловеческого продвижения к реальности.

На дворе стоял 1978 год, и я намеревался как-нибудь добиться успеха в индустрии комиксов – в особенности после того, как меня унизил проклятый консультант по профориентации мистер Шилдз. В последний год учебы в Школе Аллана Глена, сидя в клаустрофобском кабинете Шилдза и описывая планы на будущее, я гордо предъявил свои художества и сообщил, что стану художником-писателем комиксов. Работы были небезнадежны для моих лет и выдавали некое мастерство, так что я ожидал от Шилдза восхищения и многочисленных похвал моему усердию. Однако он без малейшей искры любопытства вернул мне зловещие страницы «Адского охотника» и посоветовал не тратить время зря. Такой работой, заверил он меня, занимаются талантливые профессионалы в Америке, и тебе, бестолковому шотландскому мальчику, к ним примкнуть не светит. Тебе, сухо продолжал Шилдз, гораздо полезнее будет поразмыслить о работе в банке.

Угрюмо твердить про себя мантру «пошел нахер» не помогало: меня выпотрошили, как треску. А вдруг он прав, вдруг я сам себя обманываю? Мои преждевременные попытки устроиться на работу в «Марвел» и DC закончились вежливыми письмами: «Благодарим вас, но…»

После трехдневных рабочих недель, отключений электричества, говенной музыки и болезненно давивших долгих лет без секса пренебрежение Шилдза оказалось последней каплей. Включилась ненависть – великий мотиватор. На повестке дня был теперь нигилистический бунт, между учениками и учителями шла нескончаемая психологическая война на изнурение, и я вооружился, отточив жестокость до гильотинной остроты.

Я подал документы в Школу искусств Глазго – я был уверен, что с моим портфолио, состоявшим в основном из комиксовых иллюстраций и черно-белой графики, меня мигом возьмут. Мне не терпелось оказаться среди девчонок и начать жить, чтобы рисовать, и рисовать, чтобы жить. Естественно, в том году на повестке были живопись и фигуративное искусство, а графика оказалась не в чести.

Письмо с отказом из школы искусств прилетело холодным манильским кулаком и сдавило все мои хрупкие надежды. Закрывая глаза, я видел начальные титры моего любимого телесериала «Заключенный»: хмурая буддоподобная гримаса Патрика Макгуэна заполняет весь экран, а затем перед ним захлопываются чугунные ворота, и побег заказан навсегда. Я воображал, как стены моей комнаты разрастаются до бесконечного горизонта. Я выучился в хорошей школе – и что же? Меня выбросило на галечный берег, в очередь за пособием. Я не сомневался, что умру без гроша, уродом и девственником. Я почти различал вкус своего Страха. Ничего никогда не будет, если я не пойду и не сделаю.

Затем, словно вручая мне ключ зажигания от реактивного ранца, отец купил мне пишущую машинку и к изнанке чехла приклеил следующее сообщение: «Сын, мир ждет от тебя весточки». Жизнь моих родителей полетела под откос, меня причудливо воспитывали в духе пацифизма, однако мама с папой никогда не скупились на похвалы, дарили мне возможности и инструменты для самовыражения, и я не хотел их подвести. Также не будем забывать о самом что ни на есть фундаментальном стимуле: я умру или рехнусь, если не потрахаюсь. Рассудив, что богатые и знаменитые писатели наверняка занимаются сексом день и ночь, я решил как можно скорее стать богатым и знаменитым писателем.

Звезды не обманули: к концу угрюмое десятилетие разогналось под действием раздраженного всплеска солнечной активности и инверсии полярностей в магнитном поле солнца, и вокруг что-то стало происходить. Там, где прежде тлеющими углями угасали хиппи, зафыркал, разгораясь и плюясь искрами, панк. Словно волшебник повел рукою – все крутое стало галимым, и наоборот. Я вцепился в свой шанс, как только дверь приотворилась, – «чмудак» (за орфографию поблагодарим шотландский таблоид «Sun», который так описал меня в 1988-м) как раз успел втихаря затесаться на праздник. Одно волшебное слово – и малолетние злые аутсайдеры слились в толпу, и она стала движущей силой поколенческого сдвига.

В комиксах еще попадались любопытная научная фантастика и фэнтези – они были достаточно «взрослые» и не оскорбляли моей нежной подростковой души, – однако супергерои совсем захандрили. Многие яркие фигуры сменили пластинку, оставив по себе лишь атмосферу вялой ностальгии. Ремесленники выдавали грамотную работу согласно безопасным внутренним требованиям, и работа эта редко получалась прорывной. Супергеройский концепт бежал на месте, как Флэш на Космической беговой дорожке, умевшей доставить его только туда, где он уже был; осталась лишь череда послеобразов, ископаемых пустых жестов, уже не соотносившихся ни с чем, кроме логики собственной таинственной искусственной целостности.