Назавтра мы с Ульриком полетели домой через Франкфурт, где я, запершись в номере гостиницы при аэропорте, заполнил десятки страниц дневника, пытаясь описать то, что случилось со мною в Непале. У меня как минимум набралось столько идей для комиксов, что можно работать еще полвека.
Но это отнюдь не все: вскоре я выяснил, что на Землю меня отправили, снабдив суперспособностью. Я теперь умел «видеть» пятимерную перспективу. Смотришь, скажем, на чашку и различаешь в ней внешнюю поверхность чего-то огромного и потрясающего: того, что вилось и развивалось от самых истоков, от производства, до моего стола. Чашка была кончиком нити, и если б можно было последовать вдоль этой нити в глубь времен, она привела бы к истокам происхождения чашки в доисторической глине, сложившейся в результате выветривания первобытных скал, состоящих из молекул, оторвавшихся от остывающей звезды, одиноко вспыхнувшей искры невообразимого, по сей день не прекращающегося взрыва на заре времени и бытия. Во времени чашка всем этим побывала. Наступит день, и она разобьется, но осколки будут жить вечно. И если чашка – фантастический непрестанный процесс, что постоянно меняется, распадается и собирается заново, тогда что же происходит с человеческим телом, трансформирующимся невероятно, тотальнее любого спецэффектного оборотня, из маленького нежного младенчества через жилистую подростковую самовоспроизводящуюся и самоосознанную взрослость в дряблый средний возраст и разложение сухой листвой старости? Насколько полно ваше тело изменилось с тех пор, как вам было пять? Даже после нашей смерти физические процессы не останавливаются: века разлагают наши тела в прах, перерабатывают каждый атом, и воздух, которым вы дышите сегодня, вполне может содержать частицу, некогда бывшую Наполеоном. А атом железа в вашем теле, возможно, однажды сорвался с чела Иисуса Христа.
Очертания предметов и людей представали мне плоскостями сложных и причудливых процессов в высших измерениях. Каждая человеческая жизнь растягивалась во времени, и не четвероногой и двуглазой, но со множеством конечностей и миллиардом глаз, и она змеилась вспять от настоящего момента – и вперед, в будущее: щупальце, веточка на гигантском, замысловато закрученном древе жизни. На этой биоте, как ученые называют всю совокупность жизни на Земле.
Добавить в картину мира время – все равно что добавить перспективу в полотна Ренессанса, или в спектре отыскать место миллиарду новых цветов, или в эфире – пространство для триллиона новых телеканалов. Ни духи, ни инопланетяне не обязательны. Все бессмертно и свято, и не потому, что обладает некоей тайной сверхъестественной сущностью, но вследствие собственной материальной природы во времени. Мы сами суть чудо – в своей великолепной, обыкновенной невероятности мы уже божественны. И всю эту структуру вызывает к жизни сознание – оно различает в ней конструкции и симметрию, понуждает ее петь, и плакать, и танцевать. Я не сомневался: то, что мы называем сознанием, неким образом окажется в итоге долгожданным единым полем.
Я понимал: дабы все мы существовали здесь и сейчас, где-то должно существовать и прошлое, но никто не в силах отвести нас туда или хотя бы показать, где это. Я теперь очень отчетливо сознавал себя передним краем или же передовой того, что пробивается вперед сквозь время. Что важнее, оно тянулось и позади меня, на тридцать четыре года, съеживалось до младенческого хвостика, а затем сворачивалось клубочком в животе моей матери и сжималось до семечка, до бутончика, выросшего из тридцатилетнего многорукого тотального физического бытия моей матери от ее рождения до моего. Моя мать утекала в свою мать, и так оно и продолжалось непрерывной линией до самых начал жизни на Земле.
И то же касается всех нас. Все живое – прутики одного дерева, пальцы одной руки. Добавьте время – и становится ослепительно ясно, что все древо жизни на Земле – живое и физически взаимосвязанное, даже спустя три с половиной миллиарда лет. Не в метафизическом смысле, а буквально, материально, сквозь время до самых корней. Та же первобытная митохондрия, что начала вечное самовоспроизведение в первобытном бульоне, делится внутри каждого из нас по сей день.
Может, тайное научное обозначение «души» – митохондрия ? Может, за наше ощущение своей внутренней, неумирающей, бесконечно мудрой и совершенной сути отвечает асексуальный бессмертный организм, обитающий в глубинах наших физических тел? Может, весь мой опыт – какой-то диалог с собственной клеточной структурой? Буквальное понимание аксиомы герметиков «что вверху, то и внизу»? И я просто клетка в теле единой жизненной формы Земли? А мои отношения с этим доисторическим сознанием – как отношения, допустим, Т-хелпера с человеческим телом? И тогда солдаты – охотники-Т-киллеры?
Читать дальше