По мере развития «Хранителей» взаимные рефлексивные отражения образа и текста достигают лихорадочной остроты: кадр, где Доктор Манхэттен телекинетически завязывает на шее галстук, одеваясь – редкий случай – перед интервью на телевидении, сопровождается закадровым голосом его бывшей любовницы Лори Юпитер, в прошлом – Шелковой Тени второго поколения: «КАК ВСЕ МОГЛО ТАК ЗАПУТАТЬСЯ ?», а сцена, в которой она сдавливает грабителю яйца, пересекается с репликой другого персонажа, обращенной к Доктору Манхэттену: «Я ВАС, СЛУЧАЙНО, НИЧЕМ НЕ ЗАДЕЛ?» Параллельные линии повествования Манхэттена и Лори отражаются друг в друге и друг друга комментируют – квантово запутанный диалог, что ведется издалека, прекрасно соответствует природе Манхэттена и иллюстрирует распад отношений. Эта неотступная самоосознанность придавала «Хранителям» плотную, осязаемую ясность. В этом ослепительном, прихотливом зале нарративных зеркал взаимосвязано все.
В 1985 году размеренный обратный зум с постоянным фокусом, открывавший «Хранителей» (прием съемки «кинокамерой», который на экране стал возможен лишь с появлением компьютерной обработки кадров), – от микроскопически детализированного, тематически заряженного крупного плана одного объекта до панорамы – был техническим эффектом, достижимым только в комиксах. От предельного крупного плана обложки, идиотского желтого лица с кровавым потеком, до нашего лысеющего Человека как Человека, отпускающего шуточки на краю экзистенциальной пропасти, этот великолепный эпизод суммировал тематику всего романа и предостерегал о том, что диапазон книги охватывает все, от сточных канав смерти и разочарования до холистических высот космического обзора.
За первой дневной сценой слегка халатной полицейской работы следует стройная четырехполосная ночная сцена партизанского профессионализма и следовательских талантов: мы встречаемся с грозным Роршахом, который посредством троса с кошкой взбирается по гладкому фасаду небоскреба (поклон Адаму Уэсту, чьи отважные восхождения на тросах были устроены так: камеру укладывали набок, актер же продвигался вдоль туго натянутой веревки по горизонтальной сцене с окнами в полу). Роршах носил федору и туго застегнутый и затянутый ремнем тренч, неопрятный, заляпанный и драный; однако Роршах добивался своего. Его фирменный знак – хитрая маска, покрывающая все лицо, как синтетическая кожа Вопроса или пустая личина Мистера А. Судьи-объективисты у Дитко были лишены черт, а в маске Роршаха между слоями латекса заключена черная жидкость, и она постоянно растекается симметричными чернильными пятнами, которые отражают настроение персонажа или подчеркивают остроту момента. В первом выпуске «Хранителей» Роршах упрямо расследует гибель Комедианта, сталкивается с основным составом персонажей романа – ушедшими на покой борцами с преступностью, после чего все они выступают в путь, который в итоге приведет их к раскрытию грандиозного международного заговора.
Мур прославился гигантскими сценариями, где бесконечные страницы полнятся детальными описаниями панелей – каждого спичечного коробка, каждого конверта пластинки, их точного расположения в кадре, цвета, формы, степени потертости и изодранности, а также символического значения. В «Хранителях» нет звуковых эффектов, нет мысленных облаков или текстовых блоков, задающих мизансцену, хотя в позднейших главах Мур использует внутренние монологи. Ритм размерен и гипнотичен, он вбирает в себя флэшбэки, флэшфорварды, параллельные повествования, и все это отключает течение времени от циферблата часов, и оно становится циклическим, бесконечным, и все происходит разом.
Ключевые темы романа отражались уже в культовой обложке первого выпуска «Хранителей»: мультяшная улыбка невинности, окровавленная реальной жизнью и опытом, – мрачный символ, квинтэссенция подхода Мура к комиксовым фантазиям. Он заставит комикс повзрослеть, даже если для этого придется на глазах у восторженно беснующейся толпы панков и извращенцев элегантно нарушить все комиксовые принципы до единого.
Последний образ – последняя панель «Хранителей» № 12 – тот же самый смайлик, теперь на футболке юнца по имени Сеймур, который вот-вот разнимет на части весь сюжет романа. История описала круг и приглашает нас завершить это круговое движение, вернувшись к первой странице, к «Дневнику Роршаха», и внезапно мы снова читаем эти слова – «ДоХлЫЙ пЕс В пЕРЕулКЕ…», и нас осеняет ужасная мысль: это мы – Сеймур, это мы читаем дневник, вливаемся в историю вот прямо здесь, где, как нам напомнили при первом прочтении, «конец близок». И в самом деле, конец, до которого на оси линейного времени было еще триста страниц, всегда оставался «близок», в каких-то двух панелях от нас, в прошедшем времени «Хранителей»! Этот возврат на первую страницу превращает всех нас в читателей дневника Роршаха, и мы открываем его впервые. Конец был близок с самого начала.
Читать дальше