Понадобились ещё месяцы и даже годы – до полной расчистки наддверной иконы с «изображённым словом» из Семёновского, до того, как в обширнейшем исследовательском материале, старом и недавнем, собранном то в одиночку, то в сотворчестве с даровитым музыковедом Татьяной Владышевской, Сергеев различит искомый код «поющей иконы». Затем будут публикации в таких авторитетных изданиях, как «Труды отдела древнерусской литературы» (ТОДРЛ) и сборник «Древнерусское искусство XV–XVII веков». И, наконец, приглашение из Института мировой литературы выступить с докладом об открытии.
В старый особняк на улице Воровского (на Поварской) придут художники, музыканты, педагоги столичных вузов, реставраторы, историки, литературоведы. На экране вспыхнут изображения фрагментов иконы, зазвучат попеременно слова двух докладчиков, а затем и запись хора с «Плачем Адама».
Плакася Адам, пред раем седя,
Раю мой, раю, прекрасный мой раю!
Мене ради, раю, сотворен еси,
А Евы ради раю, затворен еси…
Вовсе не скажешь, что на ту пору (зима 1974 года) это было привычное для академической аудитории слушание и зрелище. И не назовёшь то событие по отношению к моему другу Валерию Сергееву первым и безусловным признанием. На словах, по лестным отзывам судя, по рукоплесканиям и восторженным оценкам, признание вроде бы имело место. Сергееву вскоре даже предложено было защищать по своей теме кандидатскую диссертацию в стенах института. И он, со свойственной решимостью и безоглядностью, принялся её писать. Но потом каким-то повеяло холодком от пригревшей его кафедры. Предполагаемый научный руководитель повёл себя опасливо-уклончиво. Сергеев слушал, слушал обтекаемые намёки на «несвоевременность», «непрофильность», «внешние веяния» и… однажды перестал звонить мастито-величавому доктору наук.
Так что вовсе не безусловным получилось в ИМЛИ признание. Да, по сути, и не первым по времени оно было.
Потому что первое, по-настоящему безусловное, имело место ещё в конце шестидесятых, в стенах его родного музея. Но этом – другой рассказ.
***
Начну с цитаты.
«В 1960–1980-е годы он (Музей им. Андрея Рублёва – Ю.Л.) смог стать небольшим, но заметным центром культурной жизни Москвы, а его тематические экспозиции и выставки древнерусского искусства, как и проводимые им научные конференции, – подлинными событиями. Посещение музея люди сравнивали с глотком свежего воздуха. Экскурсии, проводимые в те годы для всех желающих по воскресеньям в одно и тоже время, собирали толпы, которые вытягивались при переходе в новый раздел экспозиции непрерывном потоком – от одного здания Андроникова монастыря к другому. Особенно талантливо и артистично их проводил В.Н. Сергеев. Приходили люди разных занятий и разного мировоззрения. Привлекало их многое: и сведения по русской истории, и формальная необычность древнего искусства, и его глубинное содержание, неведомое многим. Нередко в толпе посетителей оказывались священнослужители, которые с уважением отзывались об услышанном. В серьезности и ясности произносимых перед публикой слов сотрудники музея не шли ни на какие компромиссы и, как ни странно, воинственное атеистическое начальство стушевывалось и отступало. Бесспорно, в эти годы музеем воспитывалось и уважение к религии – и для многих, как позднее оказалось, это было началом пути к вере. Главная сила убеждения принадлежала, конечно, самой иконе».
Цитата – из большеформатного альбомно-монографического издания «Иконы XIII–XVI веков в собрании Музея имени Андрея Рублёва». Москва. Северный паломник. 2007» (в проекте «Древнерусская живопись в музеях России»).
Что замечательно в процитированном тексте? Во-первых, завидная скромность в самоопределениях. Музей «смог стать небольшим, но заметным центром культурной жизни Москвы». Конечно, в обстановке обозначенных десятилетий молодой музей и не смел «высовываться» паче иных центров культурной жизни, даже сопоставимого направления (Третьяковская галерея, Музей изобразительных искусств). Но автор тут же разворачивает картину, которой могли бы тогда позавидовать и эти и другие центры. «Глоток свежего воздуха», «толпы», вытягивающиеся «непрерывным потоком»… Что и кто за такими, согласитесь, сильно звучащими определениями «экскурсий»?
Как ни ряди, сам текст выводит к имени «В.Н.Сергеев».
Каждый посетитель каждого музея знает: экскурсия может длиться десять, ну, двадцать минут, ну, от силы полчаса. При самом «артистическом» исполнении своего многократно, изо дня в день, из месяца в месяц произносимого рассказа экскурсовод, который по роду занятий обязан быть отчасти и артистом, всё-таки не может, да и не обязан дольше определённого срока удерживать внимание быстро устающих зрителей-слушателей.
Читать дальше