А Гейнс - Очерк боевой жизни ахалтекинского отряда 1880-1881 гг.

Вскоре, поуспокоившись немного, чередные части снова принялись за работу; обезлюженный 3-й апшеронский батальон выведен из траншей; санитары, быстро унося раненых и убитых, уничтожали непривлекательную декорацию, а войска залпами из орудий и винтовок отвечали на продолжавшиеся воинственные крики текинцев в крепости; оркестры полковой музыки гремели безостановочно и долго, пока не успокоилось все кругом, пока те, которые могли уснуть, забылись в тыльной траншей, и затем снова точно вымерло кругом.

Но, кроме рабочих и часовых, не спалось многим офицерам; одни, испытавшие на себе всю тяжесть удара и потерявшие все свое походное имущество и даже деньги, захваченные текинцами, хлопотали о средствах укрыться от холода и о посуде, из чего можно было бы выпить чаю, а другие, завернувшись в бурки, горячо разговаривали о только что преподанном тяжелом уроке… «Мы тут все виноваты», говорил, между прочем, генерал Скобелев, [33]«посмотрите теперь, как будут стоять… Всегда молодая армия начинает с этого…» В разговорах между собою большинство офицеров соглашалось с выражением командовавшего войсками, вспоминал общую небрежность к неприятелю, доходившую до отрицания в нем всякой энергии; говорили, что продолжительное пребывание за окопами дурно влияет на дух солдат и даже на бдительность сторожевых, и что не следует устраивать траншей без приспособлений выскочить из них в случае необходимости и примоститься стрелку к насыпи для удобной стрельбы. С этого вечера стала распространяться мысль, что лучше для обороны траншей выходить из них на ночь и выжидать нападения за ровиками, тем более что неприятель нападает без выстрелов. Мнение это стало общим, как имевшее за собой огромное большинство. В эту же ночь по отряду разнесся слух, что штурм неприятельских укреплений, которые прикрывали сбор текинцев перед нападением, назначен завтра, т. е. днем раньше прежнего предположения.

Кровавая схватка этой ночи наглядно показала, что рукопашный бой есть бой на смерть, стоит только привести сравнительно цифры убитых и раненых; первых дошло до 97 человек, в числе которых были подполковники Мамацев, князь Магалов и врач Троицкий, а вторых — до 30 нижних чинов и одного офицера, поручика Прогульбицкого.

Весь отряд, сильно раздосадованный потерею горного орудия, знамени 3-го батальона Апшеронского полка и многих винтовок с патронами, утешал себя верою, что трофеи эти, за исключением берданок, будут возвращены непременно.

В числе сделанных замещений должностей после убитых был, между прочим, назначен заведовать артиллериею Правофланговых траншей вместо погибшего Мамацева полковник Гейнс.

«Чтобы к завтрашнему дню все было приведено в порядок», сказал между прочим генерал Скобелев, обходя траншеи, и утро 29-го декабря застало войска за уничтожением следов недавней резни: места, пропитанные кровью, срезались лопатами и засыпались землею. Наши раненые и убитые были убраны еще ночью; только трупы текинцев, по местам белевшие своими рубахами между траншеями, а также вблизи и вдали перед Правофланговой калой и траншеями редута № 1-го, еще напоминали вчерашнее горячее дело. [34]

Вечером предполагалось отнятием всех трех впереди стоявших укреплений, не смотря на то, что траншея не была до них доведена, лишить текинцев обширного плацдарма, на котором они всегда могли бы скрытно собирать большие массы народа. В восемь часов ожил весь лагерь: линия батарей, выдвинувшись с прикрытием на 250 сажен ближе к траншеям, определила новый передний фас лагеря, а за нею кибитки и юломейки стали вытягиваться вдоль фронта новой позиции. В то же время посередине полупараллели между батареями № 3-го и № 5-го, быстро очищалась площадка и перед вечерней зорей уже красовалась на ней кибитка командовавшего войсками.

Исправление того, что генерал Скобелев выразил словами «мы все виноваты», он для примера начал с самого себя, переместившись в первую линию траншей для лучшего надзора за ходом дела, а перемещением лагеря на 250 сажен вперед, кроме разрешения тактического вопроса, старался уничтожить и продолжительное отсутствие офицеров из траншей; он видел, как они ходили в лагерь обедать и по разным служебным делам, но, не имея средств предоставить им возможность есть в траншеях, генерал Скобелев не хотел отдать приказания, которое, обрекая офицеров на голод, должно было быть причиной разрыва недовольного отряда с его начальником; не запрещал он отлучку прежде, не запретил ее и с передвижением лагеря вперед. «Я знаю, что стремление каждого офицера к своему денщику так велико», — сказал опытный Скобелев — «что я счел необходимым, придвинуть лагерь».